В осень ту все время лило,
Всё повымокло, всё сгнило.
Слух разнесся: - Аль уснули?
Есть картошка в Абауле!
Ноги в руки и поплыли,
бульбы на зиму купили,
про житьё поговорили,
про гостинцы не забыли.
Взяли с лошадью телегу,
подвезли поклажу к лодке,
разгружали, греясь бегом,
чтоб не зябнуть, взяли водки.
Куль последний уложили,
подустали, берег крут.
Закурили, дрожь по жилам,
слышим сверху хруп да хруп.
Ваня первым догадался
о природе странных звуков.
Умолял: - Родная, кляча,
стой на месте. Смирно, сука!
Ей шлея под хвост попала.
Бедолага, пятясь задом,
все бутылки растоптала,
как стояли, ряд за рядом.
Закусили горе смехом,
даже лошадь с нами ржала.
С глаз из Ваниных дуплетом
за слезой слеза бежала.
До Бичи несло теченьем
то в объятьях льда, то снега.
Плотник, думой омраченный,
с нами был и с нами не был.
Редко с ним такое было,
чтоб со лба не достучаться.
От предчувствия знобило
с темной силой повстречаться.
Между тучами в разрывах
зыркал месяц одноглазый.
Перед лодкою проплЫла
над водой хвостом играя,
в Иртыше иглою ржавой,
к Сдвижению, уже вторая,
Черная змея