Единственный вопрос

Игумен Паисий Савосин
Единственный (главный) вопрос

                ...Никогда и никто не сумел их выразить,
                но именно они с сотворения мира таятся
                почти во всех стихах и поэмах...
                К.Г. Честертон, Двенадцать человек.


И ещё раз спросить да позволено будет:
Отъединённый от мира всего на самый дальний его неведомый край,
Как если был бы где-нибудь в глубоких снегах вне образов и видений, –
(В каких же, скажите, он мог оказаться снегах или где угодно?) он,
Продолжающий оставаться внутри ситуаций, пространств и времени,
Но всё же изъятый, словно помеченный болью,
Приходящей из ниоткуда, рвущей сердце тоской
И оставляющей его целым, стоящим и бьющимся перед ней и в ней,
Необъяснимой тоске, кажущейся огромной, как это небо
И простое, бедное, подобно мёрзлой земле, одиночество, –
Где, – можно ли это спросить? – оказался он,
В каких же бережных, терпеливых ладонях?
Что за оранжерея теперь
Лелеет в нём необыкновенные эти цветы
Воплей и слёз, прозревающего сознания,
Молчания, ужаса и опять слёз, а потом наконец
Произнесения без всяких изъятий
Главного своего вопроса:
Господи, отчего так?
Ведь подлинна эта боль, как подлинно одиночество,
Проницающее всякую вещь, какой бы он теперь ни коснулся.
Но также подлинна жажда, остающаяся неутолимой.
Ты ли вложил в него эту жажду, Ты ли дал ему массу свойств,
Способностей, – малых, великих, ищущих же, однако,
Произнести своё огромное в скромной подлинности
Первое или последнее слово,
И не имеющих к тому ни сил, ни смелости, ни пространства, –
Как ему быть со всем этим странным богатством,
Которое невозможно
Ни отдать, ни насытиться им, ни купить на него кусок хлеба?
И остаётся жажда. Чего же тогда
Он, обожжённый вспорхнувшей болью,
Объятый домиком сжатых бровей в напряжённо глядящем взгляде
(Куда, скажите, он может глядеть теперь
Если стекло так темно и на улице поздний вечер?),
И опять скажу: чего же именно
Он так напряжённо ждёт или жаждет,
Кого призывает в свидетели
Своей честной единственной боли?
И как – ещё одно – пережить ему тот глубокий вздох
Облегченья ли, постиженья себя
Или наконец открытия
Тех доселе не бывших пространств, в которых и говорится
То прекрасное слово, какое не мог, не могли сказать
Все его свойства и чувства?
Боль, напряжение, жизнь отступает,
Как прибой отступает
И закат на запад уносят мирные тихие волны,
А он изумлённо кричит ей вслед:
Нет, постой, не уходи, это ведь не ответ,
А просто пауза, отдых...
Она вернётся.
И снова будет тот же вопрос:
Если всё это живо и нет никого, кому бы было то нужно...
То кому же именно тот неведомый
Маленький или большой человек,
Подобный тихо лежащей ветке,
В траве иди среди светлых глубин кустарников,
Невидимой никому, –
Кому же именно он говорит теперь?

И пусть будет ответом молчание, –
О, сколь разным оно может быть!
Звенящим подобно руке,
На которой висит над пропастью человек.
Простым и единственным, как заходящее солнце.
Огромным, пустынным, как темнота
Облачной ночи...
Единственный главный вопрос,
Он останется без ответа.
Ведь он ещё жив.

Февраль 2016.