Би-жутерия свободы 30

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

Глава#1 Часть 30
 
Обходительный Пепелюкин – гастрослов кулинарных передач и бывалый шахматист, избежавший дорогостоящей уздечки религии, знал все заветные входы, а как преуспевающий финансовый политик и выходы, поэтому он поселился в Нью-Порке, придя к выводу, что с большими деньгами лучше жить в неизвестности, чем в Париже. Доктор не стал выискивать в вермишели моих ответов в какой степени моя дражайшая супруга является женщиной, а не промысловой рыбой, тем более, что только на днях ловкие дельцы всучили ему фарфоровый унитаз для выписывания чеков. По его словам, к тому времени женщины, валом валившие к нему по содрогающемуся мужскому полу, его уже не интересовали. Но всё-таки ему хотелось стать их почётным членом.
По изумлённому выражению докторского рябого лица, напоминавшего у-полно-моченого Огурцова без рассола (ни один мускул не дрогнул, возможно они были атрофированы), можно было без напряга определить, что целитель незлимо (заглаза) не склонен относить мою вынужденную многолетнюю спутницу, у которой деньги утекали сквозь пальцы – взаимодавцы прыщей, к превосходным величинам представительниц изнеженной породы, обитавшим в гостинице «Обнажённые головы». Такого же мнения придерживались прогрессивно мыслящие тараканы, проживавшие с нами в потайных карманах щелей на элитарной Клоповнической набережной. Я со своим пустоголовым хобби – писать в раковину, как самодостаточный миролюбивец в компании человекобоязненных обезьян, не решался затевать по этому поводу обмена мнениями в пропорции один к четырём, осознавая, что нахожусь в том возрасте, когда рано вечереет и ветростужа разгуливается вовсю в преддверии непроницаемой ночи (не путайте с мочой).
Будучи необычайно тонким психологом, практикующий уролог не осудил моё наигранное смущение и снисходительно предложил расслабиться, объяснив, что натянутые до предела мембраны повышенной чувственности не стоит путать с эспандером растяжимых понятий, иначе я могу подумать, что его, с облепихой пациенток вокруг, волнуют заботы ромовой бабы, пекущейся о собственном пропитании и попрекающей мужа непрожёванным куском хлеба. Конечно, я был далёк от узколобых интересов сына лесоруба, по наивности полагавшего в юности, что ветеренары – это сквозняк в камерах заключения с заточенными карандашами в пенале, а наркоманы вкалывают в вены и на заготовках дров.
Тут я, вообразивший себя мазохистом-заключённым, полюбившим ливерную колбасу за печёночные клетки, озираясь по сторонам, осторожно, в податливых выражениях, осмелился проинформировать его, что закончил ветхий разведотдел с религиозным уклоном на-лапу-положенного духовенства, вышагивая в демонстрациях по улицам патриархальным строем. Не зря же теснопроходец Пётр Первый (прихвостень голландский) прорубил окно в Европу, Екатерина Вторая-Телогрейка пролила в него свет, а мы поспешно вылезли в открытую Брежневым форточку.
Уже потом счастливцы, выбравшиеся через фрамугу, возносили подробное спасибо другому пританцовывавшему руководителю, который в состоянии Белой незрячки отправлялся в открытое поле собирать рюмашки своими плохо знакомыми с популярным чтением подслеповатыми пальцами.
Обратите внимание – что не услаждает искушённый слух или не будоражит хронически больное воображение, оставляет меня безразличным. И всё из-за постоянных неладов с моим сумасбродным черенком – встаю я в семь, а он, лопающийся пузырь величия, поднимается ровно в пять вместе с бойцовскими петухами.
Вообразите себе, эта редкоземельная сволочь, обладающая терпким юмором закалённой московской подворотни, требует, чтобы я перекупил у неуступчивого соседа курсы моралистки мадам, пребывающей замужем за вибратором с сутенёрами «Зазывалы любви». В сделку включена заведующая Капа Загубник (по матери Бурьян), у которой не ладилась торговля полярными шапками. По этой причине Капа откладывала деньги на развитие первого древнейшего в мире убыточного бизнеса под раскачивающуюся аргентинскую колыбельную орангутанга с острова Борнео «Мы гадали в Магадане». Деньги она считала скоропортящейся пленкой, которую необходимо побыстрее проматывать, тщательно завуалирывая своё истиное отношение к очисткам любви как к таковым.

Одиноко в субботу,
по бульвару слоняюсь,
повинюсь – беззаботная
в связь вхожу, не стесняясь.

Я живу в мире жалости,
вновьвведений, прогресса,
где любовь просто шалость
в личностных интересах.

Отдаюсь под кустами
без сопротивленья.
Следующий пристанет,
щучит пусть по веленью.

В человеческом стаде
гормональное бродит,
я всегда уступаю
требованьям природы.

Потому что усвоила
с самого детства –
против секса в законе
нет лучшего средства,
как...

Это нисколько не смутило отважного врачевателя, и я по одному его произвольно-религиозному дыханию унюхал в нём церковный ладан и незаурядного художника, пользующегося широченной поллитрой для скрашивания моей экзотической картины болезни.
Возможно и его изредка приходящая домработница намётанным на допотопном «Зингере» взглядом, брошенным на никем не заселенную постель, определяла давность желтизны бывшей в почёте белой простыни (см. Марк Эндлин цепная @ .com – в нём комфортно уживаются дамской угодник с настойчивым на спирту алкашом-женоненавистником заложником за воротник, по-садистски сжимавшим горлышко графина).
Доктор Пепелюкин, относившийся к женщинам как к переходящим из офиса в офис непреложным ценностям, успокоил меня продавленным голосом, заверив, что у котангенса хронический синусит, а с возрастом не только нос и уши продолжают расти, но и разбегающиеся глаза сближаются при условии, если ты не насильник повышенных обязательств, а вымогатель любви, который не против того, чтобы его стёрли с лица земли, но только махровым полотенцем (made in China).
Внимательно обследовав карманы моих брюк, доктор распознал во мне  покладистого гуманоида с приветливым выражением яйца, из страны необъятных женщин, от которых веет парным молоком рожениц и уличная брань которых переходит в площадную, а выбросы энергии потёртых животов, лоснящихся на солнце, принимаются учёными мужьями за космический оргазм.
Он сказал, что хотя он и не из прибрежного Хьюстона, расположенного в подреберье Мексиканского залива, но в случае всемирного потопа и балетные тапочки могут послужить рыжим муравьям Ноевым ковчегом. Потом добавил, что он, как нумизмат, собирается выставить на аукционе Сотби забавные пятачки Трёх поросят отечественной чеканки, сразу же после посещения с коллегами ресторана «Объедки былого», прославившегося своей циничной вывеской «Первым механиком был Бог – он создал человека с совершенным жевательным аппаратом».
И уже совершенно непонятно, почему доктор Пепелюкин, открывший второе дыхание в проктологии (высморкался и отлетел к стене, плача), с размеренной тоской в сиплом голосе, растягивающем слова, вспомнил о развесёлом времечке, когда скоростная гильотина вытеснила рутинное повешенье на бельевой верёвке.
Тогда его не до конца пристрелили, и он во второй раз родился днём в ночной рубашке. А всё из-за опрометчивого высказывания человека, который после трепанации черепа писал всё лучше и лучше: «Женщина – это лекарство, которое можно при определённых обстоятельствах принимать в присутствии посторонних под танго «Вдрызги шампанского», не выказывая просвечивающей эрудиции в неусыпных закромах интеллекта. Это происходило с ним регулярно после прослушивания передач любимого ведущего, которому он не желал ничего, кроме хорошего. Не удивительно, что столько полиглотов полегло за языковую чистоту и колбасу, а его личные ощущения вылились не в совсем обычную для врачевателей униформу.

Проснись, мой друг, поторопись
услышать мутотень.
Король насилия, убийств
вещает каждый день.

Забравшийся в одну из кущ
(помилуй, не казни!)
вещает радиоведущий
с 6-ти и до 8-ми.

Под рубрикой «Ни дать, лишь взять»
чрезвычайно смел.
Чем больше он мечтал сиять,
тем явственней тускнел.

Как недоумкам повторял
толпищу передач.
Спросонья утром навалял...
(давай народ дурачь!)

Выплёскивает гуано,
состряпанное блиц.
В приличном месте он давно
ходил бы без яиц.

Но здесь наглец умалишён –
управы никакой.
Замучив бедный микрофон,
изводит род людской.

Дурдом устроил и занёс
Нам-в-ухо-доно-сор.
Давно возник один вопрос –
терпеть до коих пор?

Как видите, в минуты откровения Пепелюкин, проявляя завидную толерантность, отправлялся на непредсказуемые концерты жены со своим складным стулом ума и богатым багажом неопубликованного хлама. А так как время бежало как будто бы его спустили с привязи, он не мог обойтись без патетики в затяжных поцелуях встречного ветра, доносившего рекламу порноканала, не предназначенного для смотрителей плотской любви. Он неизмеримо желал быть поближе к покинутой всеми Атлантиде – так, для обихода непонятно с какой стороны.
Истый гурман проктолог Пепелюкин любил приходящих в офис женщин в алфавитном порядке и первосортные оперетты скопом, а вот к галетам без упаковки относился с явочным недоверием. Они почему-то напоминали ему о судебных тяжбах, затеянных против его практики. Нырять в нерешительности он, правда, не умел, сохраняя неповторимое лицо, составной частью которого были неделями немытые ноги, а запущенная им в обиход фраза: «Чернозёмные земли – неграм!» не достигла цели.
Она разбилась о бруствер искусственно поддерживаемого невосприятия со стороны необразованной толпы страждущих, навещавшей его по страховке.
Но стоит ли удивляться этому в наше, спившееся в могучую кучку, время? Ведь я находился в практике уролога-уфолога, имевшего обыкновение отходить ко сну с бокалом в руках и коллекционировать картины нетрадиционного направления, среди которых особо выделялось несколько шедевров художника по жизни Парапета Пожелтяна: «Сарабанда Генделя в бегах»», «Виолончель отторжественного лица Мстислава Растропоповича на приёме у испанской королевы», «Топотные желания в будуаре прекрасной дамы» и «Дон Кихот в обнимку с заносчивым в гололёд Санчей Панса, разгуливающие в самый разгар шабаса по заснеженному и сахаропудренному Гринвидж виллиджу».
Необходимо отметить, что Парапет уже давно отказался от написания натюрмортов в пользу работ на пленэре. Бесспорно, Пепелюкин был неординарным эстетом, иначе как можно было воспринять его бесцветную поэму, предназначенную для дальтоников, «Крикливое поведение на корте», опубликованную в ежемесячнике «Уимблдон после оглушительных воплей пленительницы прединфарктных сердец Шараповой».

Если гладить вечно по головке,
ждёт нас пресыщение, не так ли?
Потому и выступаем против
криков, доводящих до инфарктов.

Меж насмешкой дерзкой и любовью,
дрожжевою сдобренной картиной,
я пекусь об обоюдоздоровье
как приспешник златосередины.

Очевидно единит крамола,
на подаче видя мяч кручёный.
Проиграем сет на грани фола
каждый в себя по уши влюблённый.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #31)