Вчера под полночь в Схипхол прилетел,
и вот теперь, в отельном ресторане
позавтракав, свободный от всех дел,
спешу к Ван Гогу в гости утром ранним.
В Москву уже в 12 с чем-то дня
я должен буду вылетать сегодня,
так пусть же эта встреча - с ним моя -
подарком станет мне предновогодним.
Автобус 397
подвёз меня до площади Музейной.
И вот уже, не выспавшись совсем,
один из самых первых (гордый тем),
я на холсты знакомые глазею.
Ищу, переходя из зала в зал,
здесь то, что мне бы было незнакомо:
так, например, впервые я узнал,
что писем написал Ван Гог три тома,
что смешивал он краски, а потом
уже цвета он смешивал друг с другом
(а разница огромная есть в том,
как просто круг и квадратура круга),
что краски выцветают, и не та
уже его палитра, как вначале,
что всех его полотен красота,
до нас дошедшая, увы, едва ли
стотысячная часть того, чем он
хотел так щедро с миром поделиться,
что всех его фантазий дивный сон
нельзя вместить в цветов и форм границы,
что все его рисунки и холсты -
всего лишь дань служения чему-то,
что выше повседневной маеты,
безденежья, семьи, душевной смуты,
что, может быть, умение подать
(продать) себя – достоинство искусства,
особенно, когда ему года
становятся оценщиком искусным,
что перед смертью, не жалея сил,
писал он в день почти что по картине -
он потому, наверное, спешил,
что знал - он скоро эту жизнь покинет,
и этот чудный, дивный мир вокруг
захлопнется, как ящичек мольбертный,
и красок, и кистей не станет вдруг,
но что-то от его видений, мук,
усилий сердца, глаз, ума и рук -
его миров - останется бессмертным.
Автобус в Схипхол. Времени вновь нет
для главного. Его, вообще, немного.
Но рад я, что в груди - тепло и свет
оранжевых подсолнухов Ван Гога.