Помню, как тщательно, обводили мы контурами, напоминающие то готически устремляющееся ввысь старославянские узоры, то плавно извилистую, изящную арабскую вязь во внушительно объемистые армейские фотоальбомы с особо выделенной строкой «Надейся, верь, и жди, твоя надежда впереди!». Ведь тогда не только для меня, но и для огромного большинства призывников срочной службы из отдаленных сельских местностей действительно все было впереди. С нашим недавним прошлым, с гражданской жизнью, нас связывали лишь воспоминания. Воспоминание о домашнем уюте, родительской любви, заботы, что и приближало наши мечты с мечтами уроженцев городов, и, что, естественно, радовало нас, хотя и пытались это не подавать виду.
Это сегодня, все вперемешку пошло, не поймешь кто сельский, а кто городской. В-семидесятых, восьмидесятых годов прошлого столетия разница между ними была весьма ощутима. И, что странно, стереть, свести эту разницу на нет, старались лишь мы, жители села. Старались силком, как бы вынужденно, из-под палки словно бы.
Мы тем самым, морально воспрепятствовали сами себе, восставали, против самого себя. Мы беспощадно бичевали себя этими «палками» по самым душевно ранимым точкам, связывающие нас с неосязаемыми нитями с деревенской жизнью.
Отголоски этих самобичеваний достигали все глубже и глубже еще не до конца сформировавшиеся робкие порывы чувств. И там, в глубинных недрах сердца словно перерождались в мощнейшие тектонические колебания, чтоб разрушить уничтожить прежнего всего и вся. Под их обломками мы беспощадно погребали все прежние привычки детство, отрочество, связанное с деревней; с деревней в котором родились, с деревней в котором выросли...