10.
…А ты ожидал, что тебя до небес вознесут,
оближут, одобрят:
«Родимый, ты сделал, как надо!..»
И ждёт тебя тут
не пристрастный и истовый суд,
а чуть ли не высшая, главная в жизни награда.
Конечно, ты спасся… Удачно пробрался домой,
и смерть обманув, и сумев обойти все заслоны…
А там, под Демянском…давно бы лежал неживой,
кровавым снежком запорошенный и заметённый.
Тебе пофартило! С тобою дитя и жена,
и печка с лежанкой, и погреб, где можно укрыться…
А совесть – стыдоба – их начисто спишет война!
Вот только солдатик обкраденный снится и снится.
Всё время он рядом, стоит и молчит за спиной,
с лицом развороченным, будто рубили лопатой…
«Но он похоронен! Он стал в своей гибели м н о й !
Чего ж день и ночь о себе заявляет, проклятый?
Ну, что он задумал? Пропавшее имя вернуть?
Так что оно даст, если сам ты давно на том свете?
Иль только затем, чтобы мать могла прямо взглянуть
в глаза и соседям, и собственным внукам и детям?
Да мало ли сгинувших без вести в этой войне?
Пропавшие без вести» Тысячи их, миллионы…
И, может быть, кто-то кому-то, как ты сейчас мне,
помог охраниться своим именным медальоном…
Отстань! Уходи! Дезертир ты, иль не дезертир –
никто не докажет! Такая была заваруха…
И, верно, из взвода, что с нами в атаку ходил,
давно никого не осталось… ни слуха, ни духа…
А я поживу! В хлеве вырою погреб и щель…
А немец придёт, так меня ни штыком, ни прикладом…
Я ж с ним не сражался! Я, если подумать, ничей!
Глоток самогону, да миску наваристых щей,
да бабу под бок…
И другого мне в жизни не надо…»