День с утра не задался, поездка его измотала.
Лизоблюдов как грязи, а этого здесь на века.
Кто-то сзади шептался о смычке пера и металла,
озираясь на граждан, в толпе неприметных пока.
Ниже Белого моря в канале работа кипела,
а в стихах можно дальше, до самого озера Чудь.
Сводный хор контингента об этом споёт а капелла,
а пока – как бродяга Байкал переехал чуть-чуть.
На столах – разносолы горой, вместо брюквы с капустой.
Показушная благость, для сотни творцов всех мастей.
Мог бы Горький приехать, но место не свято, не пусто.
Алексей, из Толстых убиенно плетётся в хвосте.
А тогда, в двадцать первом всё вышло легко и обычно.
Только раз подписать. И ещё заложить. И ещё...
Но зато: книги, слава, награды, обрёл голос зычный.
Маяковский в сторонке курил, Брюсов стыл под плащом...
Сам его озадачил. И к съезду готовиться надо.
Кстати, Анна вернулась. Она подбирает актив.
Дача в Горках, но можно хоть в Азию, вместе с бригадой.
Сын – почти академик. Вот только замёрз, перепив...
А в приёмной – засада: бдят лица с квартирным вопросом.
(Как-то с Мишей шутили: их свежесть испортил вопрос.)
Секретарь хладноглавый умело пресёк перекосы:
Николаю Степанычу нужно с утра в Наркомпрос...
Он проснулся, у бездны времён, в тесной камере – люди.
Что за мерзкая глупость приснилась? Нет сил отвечать.
День ещё не задался, а, впрочем, его и не будет...
Ты не плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад...