Этот мотив
повстречался вчера в подворотне,
нервный, как тик
у бомжа, посмотревшего в рот мне.
С наглой ленцой
ангелят, над помойкой парящих,
с гланд хрипотцой
злых девчат, свинский мир матерящих.
Сполошный сон,
в коем жизни – всего на затяжку.
Полушансон-
полупанк, беспородный дворняжка.
Жалкую шавочку в гнойной парше
мы затащили в шикарный порше.
Вместо того, чтобы выгнать взашей,
повыбирали клещей всех и вшей.
Дура-мелодия
к нам привязалась, нахалка.
Брезгуешь вроде бы,
а пнуть под задницу жалко.
Этот мотив,
две недели не спавший, не евший,
стёртый, как миф,
всех доставший, давно надоевший.
Юный старик,
инвалид воспалённого слуха.
Мутный родник
плотской силы немытого духа.
Ветер в башке,
без двора, без семьи, без хозяина.
Стреляный шкет,
замарашка вселенской окраины.
Дикую помесь в грязи и крови
мы пропускали сквозь губы свои.
Молча давали и душу и плоть.
Морщился Дьявол, кривился Господь.
Он обречён
быть всегда и везде неформатом.
Тонкая чёрточка
между молитвой и матом.
Этот мотивчик
хреначил портвейн по скамеечкам.
Гадкий счастливчик
по мальчикам тёрся и девочкам.
Подлый, противный
источник бесстыдного знания.
Субкреатив
одиночества и понимания.
Мимо легенд,
вне морали, пространства и времени.
Ломанный ген
придорожного сорного племени.
Утром нам чёрт откликался на «ты».
И под окном – на помойку следы.
Только остались на пыльном полу
лужа у двери, клок шерсти в углу.
И на осколках
валялось бутылками между
сердце в наколках
любви и лохмотьях надежды.