Хмырь с бородою рыжей
И вьющейся, точно полоз,
Силой каких чернокнижий
Дашь деревяшке голос?
Свищут вслед Карабасу:
Хлещет плёткою кукол,
Как плантатор низшую расу,
А не ставит гуманно в угол.
Разве полену больно?
Злым — злость бы излить куда-то.
Солнечно, звонко сольдо,
Дневная плата солдата.
Го'лубо в небе, голо.
Солоно в море, едко.
Солнце гуляет solo
И меркнет крайне редко.
Скручены прочно сплёты.
Голуби в небе, стрелы,
Соколы, самолёты,
Luna e sol e stelle.
Вырос в актёрской касте,
Сечен во дни ученья,
Нынче же хочет власти,
Почтенья и подчиненья.
Что Эросовы истомы?
Правую бровь насупил,
И жжёт с высоты Содомы
Жуткая штука «жупел».
Носитель же острого носа,
Столярской незадачи,
Не видит сего колосса,
Затем что чурбаны незрячи.
Плётки не слышит свиста,
Ужаса чужд и экстаза,
И приняв горячих под триста,
Хоть плачь, не плачет, зараза.
И сам я ропщу не слишком
И, в общем, не протестую:
Не нашим постичь умишком
Затею столь непростую.
Попросту ставлю свечи,
Но мыслю при всём незлобье:
С чего ты взял, человече,
Что образ ты и подобье?
А выше — вершит одиноко
И медленно, как Тортилла,
Обман движенья для ока,
Не видя земли, светило.