Комбат был крутой мужичина.
Коньяк с молоком,
Казалось, на пять с половиной,
Здоровьица в нём.
Бывало, на горло наляжет,
кто рядом - оглох,
Два лома на бантик завяжет,
И в драке неплох.
Всегда аккуратен, подтянут,
Сапожки скрипят,
Девчата - связисточки вянут,
Из окон глядят.
Бывалые только вздыхали,
- Бедовый, дурной!
Ему ордена да медали,
А нам – упокой!
Его закипит, - Мать, мол, вашу!
В атаку, вперёд!
И ломится в самую кашу,
А можно в обход.
А можно… но кто ему скажет?
Бывало не раз,
Кому то по челюсти смажет,
Кому прямо в глаз.
Однако прощали комбату,
Кураж- рукосуй,
Стоял за своих – это свято,
Не бегал от пуль.
Детина, красавец, гуляка,
Батяня комбат,
Три раны… и как на собаке,
Награды звенят.
При нём был солдат-ординарец,
Помощник, шофёр,
Сутулый, собой не красавец,
Не смел, не хитёр.
Простой деревенский парняга,
Три класса, комбайн.
Повестка, учёба, присяга,
Война, принимай.
Тихоня, до тошности вежлив,
Старателен был,
С чего то отец-громовержец,
Его невзлюбил.
Чего бы не сделал, болезный,
Ему всё не так.
И вроде толковый, полезный,
А снова – дурак.
Торчащие, красные уши,
Курносый, рябой,
Чистюля, спокойный, послушный,
А всё же – не свой.
Когда же узнал, что по роду,
Он чистый казак,
Не стало бедняге проходу,
От этих атак
Комбату казак представлялся,
Герой на коне,
Он сам у Доватора знался,
С такими вполне.
Не хочешь никак отличится,
Меж наших вояк?
Как может такое случится,
Тихоня – казак!?
Случилось однако такое,
На землях мадьяр,
Местечко мы заняли с бою,
Секешфехервар.
Такое название – редкость,
Простому уму,
Работать проверкой на трезвость,
Годится ему.
Но вышло у нас - не до смеха,
Об этом веду,
Майор наш на «виллисе» ехал,
Наехал беду.
Просили при штабе остаться,
Мол, ночи темны,
Смеялся майор – Пусть боятся,
Они, а не мы.
И верно - от фронта далече,
Дорога была,
И скоро ложилась на плечи.
Туманная мгла.
Ночные, проворные черти,
С удавкой в руке,
«Эсэсманы», ловчие смерти,
Засели в леске,
Когда мы примчались на помощь,
Два «доджа», броня…
Уже собиралось на полночь,
Под свет фонаря.
Закинув жестокие лица,
Из чёрной земли,
Пятнистые, хваткие фрицы,
Лежали в крови…
Курились ещё автоматы,
Тяжёлым дымком,
Медсёстры подняли комбата,
Крестили бинтом.
Сначала он бил карабином –
Вон, гильзы кругом,
Комбата взваливши на спину,
Прикрыл за бугром,
Понятно, узнали погоны,
Хотят «языка»
Вот здесь на исходе патроны,
Три гильзы, чека.
Гранату как раз услыхали,
Мы в Хрен-сереш-вар.
Пока на подмогу собрали,
Гоняли мадьяр,
Здесь драка пошла ножевая,
Да так, что клочки,
Рубили, пластали, кромсали,
Глаза, кадыки.
На восемь один… право, чудо,
Забыть не могу,
Рубила лопатка, покуда,
Не ввязла в башку.
Приклад карабина разломан,
О каски врагов,
След крови, фонарики, гомон,
- Последний готов.
Торчал, по оковку вонзённый,
Короткий кинжал.
Но пальцы на шее тевтона,
Не смог, не расжал.
И видно, кололи штыками,
Уже мертвеца,
Бескровные, чёрные раны,
Снесли пол лица.
Сбежали в паническом страхе,
Следов не тая.
Потом их настигли в Тирдхахе…
О чём это я…
Врагу поделом, а «СС-ам»,
Петля, а не плен,
Комбат наш крутого замеса,
Стал тихий совсем.
Комбат поправлялся, но хмурый,
Смотрел, как чумной.
Казак, он бывает не шумный,
И не говорной.
Чубы не вертит над пилоткой,
Когда трын-трава,
Не глушит лужёною глоткой,
Чужие слова.
Ох, письма, слова гробовые,
О смерти не в лад.
И плакал, наверно, впервые,
Батяня – комбат.
30. 10. 2016. Пятаченко Александр.
,