каждый раз, когда меня спрашивают, почему я ничего не ем, я отвечаю, что могу есть лишь с твоих ладоней. “не рожден для счастья, внутри — пробел”, — так напишут позже на моем надгробье, выбьют тонко нитками вдоль ребра, с синяками близко, по трафарету, каждый раз ответом слетает: я... ничего не стою, по грудь разрезан, да набит соломой и пустотой, у меня в желудке сухие листья, я бы пил лишь с губ у тебя, тобой, будто солнцем ярким, одним кормился.
я, должно быть, жалкий, смотри, смеюсь, оставляя в пальцах куски-ошметки, возвожу алтарь из бычков, в дыму расползаюсь лужицей по балкону, как какой-то приторный не герой — из массовки тень, век в углу экранов. хочешь, можешь бить, я всю боль стерплю, ведь мое искусство — сплошные раны, что из года в год в рукавах гниют, помоги мне боль на себя примерить. я нуждаюсь, слышишь, ложусь под кнут.
каждый раз, когда, ты уходишь, двери у меня в квартире скрипят, трещат, словно звери воют; под плинтусами мои мысли, спрятанные, хрипя, умоляют тихо совсем: останься,
только вслух я выплюнуть ни-че-го не могу, устал, закрываю веки
я не ем, не сплю — третий день не сплю
излечи меня, я прошу, скорее