Глава 30. На Воробьёвых горах.
Грозу, что бушевала, за город уносило.
Пролив на землю влагу, вновь облака легки.
Нарядной, пёстрой лентой, волнующе красиво
Повисла в небе радуга – пьёт воду из реки.
А на холме высоком, что прямо возле рощи,
Три тёмных силуэта застыли на конях.
Пред ними град огромный в красе своей и мощи.
Самих их видно плохо. Мрак тающего дня
Укрыл плащом от взоров, не позволяя видеть…
Да и каким по силе быть должен этот взгляд?
Чтоб чем-нибудь и как-то кого-то не обидеть –
Далековато всё же, к тому же их наряд…
Хламиды, иль бурнусы, извольте видеть сами,
Прекраснейше вписались во мрак, или во тьму…
Надеюсь, всем понятно, что Воланд перед нами,
Коровьев с Бегемотом с ним рядом по всему.
Спокойно и бесстрастно в молчанье наблюдали,
Как солнце раскалённое спешит за горизонт,
Из необъятной вовсе для просто мысли дали
Как на совсем прощаясь, нежаркий лучик шлёт…
Как кратно отражаясь, лучи те преломлялись,
Причудливо сверкали на верхних этажах…
Смотрели равнодушно, ни чуть не удивляясь…
Неблагодарный зритель… здесь нет восторгам: «Ах!»
На пряничные словно строения и башни
Известного как «Девичий» в Москве монастыря,
Красой неповторимой, но всё-таки всегдашней,
Неслышно опустилась вечерняя заря.
Внезапно, как-то сразу и резко зашумело:
«Летят!» - тут догадались те самые, что ждут.
В хвосте, или эскорте, плаща у Азазелло
Сама Марго и Мастер – все так уже зовут.
«Как видите, пришлось мне вас побеспокоить… -
Встречая кавалькаду «сам» тихо произнёс –
Надеюсь, этим я не сильно смог расстроить?»
«О, нет, мессир! Конечно! И – это не вопрос!»
«Хотелось бы надеяться, чтоб впредь не пожалели… -
Через минуту Воланд к ним снова продолжал –
Да, и о чём бы вдруг? О чём, на самом деле?» -
При этом повод крепко рукой с чего-то сжал…
«Ступайте, коль хотите, с Москвою попрощайтесь!
К вам обращаюсь, Мастер! Уж первая звезда…
Не долго, попрошу! Скорее возвращайтесь –
И нам, и вам пора исчезнуть навсегда!»
Услышав это, Мастер, седло своё покинул,
К обрыву быстро-быстро в порыве подбежал.
Родной, знакомый город лежал пред ним, раскинув
Проспекты, словно руки… И знал, и обожал…
Не мог себе представить: на веки? Невозможно!
В волненье охватившем вдруг губы облизал…
Как это: навсегда? Осмыслить сразу сложно…
Невольно, но заметно, страх в естество вползал,
В обиду превращаясь, не объяснить, с чего-то…
Душа его металась, рвалась там на куски…
И тут же равнодушие до пошлости, зевоты…
И вот уже разжались в ладони кулаки…
Не понимая вовсе: да, что это такое?
Что происходит с ним в сей час и почему?
Предвосхищенье, что ли, вселенского покоя
Сильнейшей мотивацией является к нему?
А группа за спиной в молчанье наблюдала
За мимикой и жестами, страданием его.
Нежданно деликатно и звуком не мешала –
Никто не произнёс с ним рядом ничего…
Казалось, вёл беседу, неиствуя нервозно –
Взгляд не стоит на месте: то вниз, то поднимал…
Прощанье затянулось… Пора бы ехать… поздно…
Но всё же не мешали – здесь каждый понимал
Болезненность момента, да и само желанье…
Всем прочим было скучно… Вдруг Бегемот сказал:
«Позвольте мне, мессир, так скажем, на прощанье,
Немного пошалить… Я свистну?» Возражал:
«Я против, безусловно! Перепугаешь даму!
И, кроме всего прочего, теперь не до того!
Пора бы повзрослеть! Не оберёшься сраму…»
«Да, ладно вам, мессир! Пусть свистнет, ничего!» -
Отозвалась на просьбу, услышав, Маргарита –
Ужель не развлеченье? Представьте: кот свистит!»
С недоуменьем полным вся Воландова свита,
Не зная как ответить на реплику, глядит…
«Ну, правда… Пусть его! Мне что-то грустно стало…
Перед дорогой дальней, быть может, это так…
Развеселит немного – от грусти я устала…
Признайте, в этом деле он истинный мастак!
Как остальные все, она была вся в чёрном:
В изящной амазонке, шлейф длинный, до земли.
Причёска, макияж… Блестящий вид, бесспорно!
Достойна восхищенья – отметить все смогли!
«Что ж?» – просьбе уступая, позволил Бегемоту.
Тот оживился сразу, ей лихо подмигнул,
И сунул пальцы в рот решительно, охотно,
Так громко засвистел, аж по округе гул…
С деревьев сонной рощи аж сучья осыпались,
Устлали землю сразу, как осенью листы…
И стаи птиц вблизи испуганно сорвались –
Секунды не прошло, как гнёзда их пусты…
В трамвайчике речном с голов мужчин сидевших
Слетели шляпы-кепочки, как говорят, на раз…
«Откуда? Что такое?» - вопрос у всех глядевших,
Но только ничего не обнаружил глаз…
В тревоге и испуге к ним Мастер обернулся,
И, словно погрозил взметнувшейся рукой…
Устроивший бесчинство, надменно улыбнулся:
Мол, как вам вот такое? Смотрите, я какой!
«Ну, что же, дорогой? Да, свистнуто, конечно… -
Коровьев очень медленно, задумчиво сказал –
Но так себе, признаться… Совсем небезупречно…
Я бы, понятно, мог… Как можно показал…»
«Да, что вы говорите? – кот явно возмущённо –
Но я же вам не регент!» - с обидой произнёс.
Коровьев: «Понимаю… - заметно всем, польщённо –
Зачем же дело стало? Легко и – не вопрос!»
«Ну, вы! Поаккуратней! – мессир весьма сурово –
Без крайностей каких-то! Смотрите мне вы там!
Членовредительство само собой не ново,
Но нам давно пора к совсем другим местам!»
«Мессир! Прошу поверить – и руку прямо к сердцу –
Единственная цель, чтоб только пошутить!
Чуть-чуть, сказал бы я, добавить к мясу перцу…
К тому же молодёжь есть повод поучить!»
Вдруг растянулся вверх, как каучук, резина,
Из пальцев сплёл фигуру – да, истинно, артист!
В спираль скрутилась, в винт его вся образина,
И раскрутилась разом… За этим грянул свист…
Марго его как будто совсем не услыхала,
Но увидала как-то… буквально, в тот же миг…
Собравшихся их здесь с конями раскидало,
А уж когда тот звук реки брегов достиг,
Произошло ужасное: вода в ней «закипела»,
Испуганно взметнулась огромною волной,
На беззащитный берег нахлынула, взлетела,
Оттуда рикошетом на тот трамвай речной…
Однако же без травм, как то и обещалось:
Одним испугом в массе серьёзным обошлось –
Наверное, с часок, чуть больше поикалось,
И некоторым гражданам с неделю не спалось…
К ногам того коня, что был под Маргаритой,
Свалилась мёртвой галка – похоже, сбита влёт…
Вот только лишь она была тогда убитой…
Но можно ль эту жертву в серьёзный брать расчёт?
А Мастер, перепуганный ужасным, жутким свистом,
Как будто защищаясь, главу руками сжал,
Взглянул на город снова в возникшей дымке мглистой,
И к группе его ждавших скорейше подбежал.
«Ну, что же? – Воланд глухо, заметив, обратился –
Оплачены по полной обиды и счета?
Оставить всё сумел? Как следует простился?»
«Да, да! Сумел, представьте! Прочь боль и маета!»
«Тогда пора и в путь!» Вновь свист и дикий хохот.
Рванули с места кони куда-то к тучам, вверх.
И то ли гром гремит, а то ль ужасный топот,
Чрез чей-то мрачный, страшный, зловещий даже смех…
Огромный чёрный плащ на Воланде раскрылся
Шатром над кавалькадой, скрывая ездоков…
Казалось, небосвод им тоже весь укрылся
Повыше редких туч и пены облаков…
Остался в прошлой жизни и в памяти далёко
Огромный шумный город, как призрачный обман…
Луна глядит печально на всё и одиноко…
Что ждёт их впереди? Неведомо… Туман…