Мастер и Маргарита Глава 27 Последние похождения
Последние похождения Коровьева и Бегемота.
Теперь лишь вспоминать про силуэты: были?
Но пусть хотя бы так… Отправились куда?
Все вместе вчетвером? На группы разделились?
Ответ не даст никто – как тайна навсегда…
Но кое-что меж тем нам всё-таки известно:
Минут через пятнадцать (никак не больше, нет!)
Вдруг у дверей зеркальных Торгсина на Смоленском
Двоих из той четвёрки замечен чёткий след:
Коровьев с Бегемотом в него войти пытались.
Помехой им предстал костлявенький швейцар.
И так и так хотели, телами извивались,
Но тот, словно шлагбаум. Не молод, но не стар.
«С котами к нам нельзя!» - шипел он раздражённо.
Коровьев как не понял: «Где видите кота?»
Тот, выпучив глаза, смотрел заворожённо –
Ведь был на этом месте! И где? Лишь пустота…
Но за плечом у «этого» толстяк образовался.
В руках вульгарный примус, но рожа-то… кота!
Швейцар интуитивно почти что догадался –
Имелась среди прочих такая вот черта…
И сам бы не ответил, с чего к ним привязался…
Не нравились и – точка! Но как не пропустить?
«У нас всё на валюту! – истошный вопль раздался –
Вам без неё здесь, граждане, и хлеба не купить!»
«Ах, дорогой вы мой! – на это ему длинный –
Откуда вам известно, что у меня их нет?
Вас в заблужденье ввёл мой пиджачок старинный?
О людях по костюму судить совсем не след!
Ах, драгоценный стаж! Возможно ошибиться…
Гаруна-аль-Рашида возьмитесь прочитать.
Историю его найдёте на страницах –
Там много есть того, что нужно бы всем знать!
Сейчас шум подниму… и главный ваш примчится…
О вас наговорю таких ему вещей!
И полетите вы отсюда вольной птицей,
Поскольку непременно вас вытурят взашей!»
Перебивая первого, тот, на кота похожий:
«Быть может, я держу свою валюту здесь!» -
И показал на примус. Нахальные же рожи…
А сзади напирают – в обход хотят пролезть…
Открыто ненавидя, швейцар посторонился,
И вместе с общей публикой они туда вошли.
«Прекрасный магазин! – Коровьев разразился –
Не зря для посещения мы времечко нашли!»
Кто были у прилавков, услышав, обернулись,
Смотрели с изумленьем: кто так мог говорить?
С чего и почему? Друзья переглянулись –
Ведь есть же основания на то, чтоб похвалить:
На полках сотни штук в тюках огромных ситцу,
В соседстве громоздились миткаль, шифон, сукно.
Расцветки богатейшие, какие могут сниться,
Пан-бархат, габардин, вельвет и полотно!
Чуть дальше в перспективу куда-то уходили
Отделы обувные. Коробок – штабеля.
И граждане меж них для выбора бродили:
Для дома, для семьи, в подарок даже для.
***
А где-то в глубине играли патефоны.
Но вряд ли их послушать друзья сюда пришли…
Направились туда, где рядом с гастрономом
Кондитерский прилавок. Весьма легко нашли.
И здесь уже просторней, чем в предыдущей зале.
Никто тут не толкался, никто не напирал…
Но покупатель был! Чтоб из «простых» - едва ли…
Придирчиво, капризно чего-то выбирал.
Пожалуй, пару слов о нём добавить можно:
Росточком невысок, фигурою – квадрат,
Побрит до синевы и в шляпе невозможной –
Новёхонькой, «с иголочки», чему заметно рад!
В сиреневом пальто и лайковых перчатках.
Пред ним, но за прилавком, к услугам продавец.
Разило сытым чванством в манерах и повадках,
В желании казаться, и в речи, наконец.
У продавца был нож – острее невозможно –
Он с лососины жирной им кожицу снимал.
«Сиреневый» спросил: «Карош? По-русски сложно…»
«Конечно же! А как же?» - тот головой кивал.
«И это отделенье – опять признал Коровьев –
Великолепно даже и выше всех похвал!
Приятный иностранец, отменное здоровье!»
И в сторону «квадрата» с улыбкой показал.
«Да, ну тебя, Фагот! – друг сразу же ответил –
Ошибочка, милейший! Не всё так просто в нём!
В лице чего-то нет… Ну, как ты не заметил?
Ведь это очевидно, тем паче белым днём…»
«Сиреневый» напрягся. Случайно, вероятно…
Не мог же иностранец их так легко понять!
Пусть говорили громко и даже очень внятно…
Но те уже замолкли, не стали уточнять…
***
И вовсе отошли, к кондитерскому встали.
«Сегодня что-то жарко!» - Коровьев произнёс.
Там тоже продавец. Ответа не дождались –
Румяная девица их «не взяла» всерьёз…
«Почём же мандарины?» - вновь вежливо спросили.
«Тридцать копеек, граждане, цена за килограмм!»
«Кусается, однако! – вдвоём проголосили –
Отведай, Бегемотик! Сейчас ещё подам!»
Тот примус свой под мышку, и руку к пирамиде.
Взял сверху осторожно и с кожурой сожрал…
За ним пошёл второй… Девица всё увидев:
«Чек! Подавайте чек!» - наполнив криком зал.
Бледнела на глазах, теряя свой румянец.
Конфетные щипцы вдруг выпали из рук,
Страх сущность охватил, стирая лоск и глянец,
Глаза на лоб полезли – ужасным был испуг.
Коровьев «утешал»: «Войдите в положенье!
Не при валюте нынче… такая вот беда…
Зачем же так кричать? Ну, в виде одолженья…
Как только, так мы сразу, с почтеньем завсегда!
Ах, душенька! Красавица! Вернётся чистоганом!
Мы тут неподалёку, с Садовой, где пожар…
Не позже понедельника, ведь я же врать не стану!»
А Бегемот всё кушал – шёл аппетит в разгар…
За рыбным же прилавком все словно онемели,
С огромными ножами растерянно молчат.
Отнялись языки? С чего окаменели?
Ни слова, ни движенья… Как чурбаки стоят…
Здесь даже иностранец изволил обернуться.
Сейчас же обнаружилось: не прав был Бегемот,
Сказав, в нём не хватает (хоть впору улыбнуться!),
В нём было много лишнего! Совсем наоборот…
К примеру, щёки взять – почти на грудь свисали…
Но главное не это! Всего важней глаза –
Как будто не одни… На месте не стояли –
Как бегали по кругу, а взгляд поймать нельзя!
От злости пожелтев, она вдруг закричала:
«Пал Осич! Где вы там? Скорее же сюда!»
Из «ситцевого» зала уж публика примчала –
А как же? Любопытно! Так было, есть – всегда!
А Бегемот меж тем, нисколько не смущаясь,
От мандаринов сочных к селёдкам перешёл.
Внутрь бочки лапой молча, ни с кем не совещаясь,
Поворошил-пошарил, что пожирней нашёл
Причмокивая, скушал – лишь плавнички мелькнули…
«Пал Осич!» - повторился отчаявшейся крик.
«Ты, что же, гад, творишь?» - из рыбного очнулись.
Но тут тот, кого звали, внушительно возник.
Явившийся Павел Иосифович мужчиною был видным,
А в кипельном халате смотрелся, как хирург!
Похоже, обладал и опытом завидным:
Всё понял без намёков, иных каких услуг!
Заметивши во рту у Бегемота хвостик,
С нахалом в пререканья не поспешил вступать,
Скомандовал: «Свисти!» (кот выплюнул аж кости…).
Свисток заверещал. Коровьев: «Дай сказать!
Ох, граждане, родимые! Глядите, чего деется!
Несчастный человек (на Бегемота жест).
Есть справедливость, нет? Он лишь на вас надеется –
Оголодал безмерно… со шкурою всё ест…
Весь день с утра до ночи вот примус починяет.
Ну, нет валюты вашей… Откуда её взять?
Его бы пожалеть… так нет же – обвиняет… -
Добавив дрожи в голос, заговорил опять –
Ко всем вам обращаюсь: скажите же откуда?
Он утомлён, измучен, и очень хочет есть…
Ну, скушал мандарин иль пару с того блюда –
Убыток три копейки… Где совесть ваша, честь?
Селёдку проглотил… Балык какой копчёный!
И вот они свистят… милицию зовут…
По пустякам тревожат… А с виду прям учёный,
И карандаш в кармане наличествует тут!
Конечно, нам нельзя… А этому всё можно! –
Все повернулись разом к «сиреневому», ждут –
Скажите мне, он – кто? Не можете? Вам сложно?
Откуда к нам приехал? Ужель не видно – плут!
Скучали без него? Кто выдал приглашенье?
Стоит тут при параде: сиреневый костюм…
Распух от лососины – где ваше возмущенье?
Валютою набит, как корабельный трюм…»
Пал Осич – человек сам по себе спокойный,
Но здесь не удержался, ответил резко: «Брось!»
Сурово супил брови и выглядел достойно.
«Свисти!» - кивнул швейцару. И снова понеслось…
Поскольку понимал, что всё это реченье
Вещь бесконечно вредная – в политику уклон…
В сознанья просто граждан запущено смущенье,
И только власть способна поставить им заслон…
Что перед ним мошенники и объяснять не надо!
Комедию ломают… притворство, не слеза…
Сомнений в этом нет – ему хватило взгляда,
А гнев толпы ужасен, сравнить ни с чем нельзя…
Ведь как тот отвечал: «Спасибо, друг мой верный!
Я рад, что не ошибся. Всё понял, поддержал…
Конечно, я не он… я рваный, грязный, скверный…» -
На иностранца снова рукою показал.
Сочувствия добились: не выдержали нервы…
Приличный старичок, тот, что пирожных брал,
Вдруг детским голоском заверещал: «Всё верно!»,
Схватил поднос со стойки… А дальше был скандал…
К «сиреневому» в миг (не ждали!) подобрался,
С плешивой головы шляпчоночку сорвал,
Подносом по макушке… Ой, как тот испугался…
Гул от удара страшный… железо… самосвал…
Как мел, весь побелел, уселся в бочку сразу.
Каскадом расплескался селёдочный рассол.
И тут случилось чудо, приметное для глазу:
Запричитал по-русски – акцент исчез, прошёл:
«Спасите, убивают! Милиция! Бандиты!»
Швейцар без останову что было сил свистел.
Спасенье приближалось. Что ж эти паразиты?
Бензином по прилавкам, не задевая тел…
Огонь ударил кверху, метнулся по витрине.
Сгорая, исчезали бумажные цветы,
Корзинки из соломки, и шторы вслед за ними.
Все продавцы в испуге покинули посты.
Отчаянные крики над публикой носились,
Охваченная ужасом, прочь кинулась толпа.
Пал Осич ею смят… Те двое испарились,
Как шарики взлетели, вдруг лопнув у столба –
По слову очевидца. Но можно ль тому верить?
По здравому рассудку, скорее нет, нельзя,
Поскольку невозможно хоть как-нибудь проверить,
Но вывод однозначен: причина бед друзья...
«Сиреневый» из бочки с трудом огромным вылез,
За продавцом из рыбного весь мокрый потрусил.
Кололись зеркала… Вот сколько Торгсин вынес…
А у людей, понятно, совсем не стало сил…
***
На этой грустной ноте мы их теперь оставим,
Последуем за теми, кто стал причиной бед,
Тем паче, что куда мы без сомнений знаем:
В тот час у Грибоедова готовился обед…
Да, в данную минуту они здесь, у решётки.
Напарнику Коровьев о доме говорил,
Что тот принадлежал писателевой тётке,
Мол, сам известный автор здесь тропы не торил…
«Приятно, согласись, что вот под крышей этой
Незримо вызревает талантов бездна, тьма!»
«Как ананас на грядке в оранжерее светлой?»
«Прекрасное сравнение! Согласен и – весьма!
И сладко мне до жути, до дрожи где-то в сердце,
Как начинаю думать, что, может, там сейчас
Поспел иль поспевает тот, кто откроет дверцу
В прекрасное далёко для вечности, для нас.
Какой-нибудь Сервантес, иль Грибоедов, Гоголь…
Поток героев новых, сюжетов и проблем…
И всё это, представь, за сей оградой строгой…»
«Согласен! – кот промолвил – И даже больше чем!»
«Да! – продолжал Коровьев – Сколь можно удивиться,
Проникнув в «парники» под кровлей, в этот дом!
Без счёту впечатлений! Какие встретишь лица
Служителей искусства и скромников при том…
Отдавших беззаветно и жизнь, и помышленья
Прекрасной Мельпомене, иль Талии навек!»
«Забыл про Полигимнию!» Не смог скрыть изумленья:
«Ну, надо, что ты знаешь!» Кот глянул из-под век…
«Ну, ладно, я продолжу: попробуем представить
Какой возникнет шум, когда один из них
На обсужденье публики воочию поставит
Поэму в стиле Пушкина, такой же гладкий стих!»
«Тут не с чем даже спорить! – кот сразу согласился –
Вполне возможно даже! А где б ещё им быть?»
«Но, - продолжал Коровьев (звук эхом разносился) –
Но, повторю я снова, про гниль бы не забыть…
Как в парниках бывает? Навалятся микробы…
Таланты – штука нежная, как тот же ананас,
Да и начнут точить… и поборись попробуй…
С подобным я встречался, поверь мне, и не раз…»
А Бегемот меж тем всмотрелся за ограду,
Просунув свою голову туда через дыру:
«А что они там делают? Взгляни-ка на веранду!»
«Обедают, не видишь? Здесь ресторан – не вру!
Совсем не дорогой, скажу тебе, при этом!
И кухня не дурная. Не хочешь закусить?
Пред дальнею дорогой, что предстоит по свету,
Недурственно откушать, да и пивком запить!»
И оба проходимца пошли туда, где зала.
Беды не ожидавший, встречал их ресторан.
Дежурная на входе скучающе зевала,
Но службу несла строго: сюда не всякий зван…
В большой конторской книге, что перед ней лежала,
Не вдруг и разобраться: зачем бы, для чего,
Фамилии пришедших старательно писала –
Без процедуры этой не впустит никого!
Понятно, что друзей тотчас остановила.
Спросила документы, на внешний вид глядит.
Ой, сколько изумленья во взгляде её было:
Один в рванье плюс примус и вроде как сердит.
Второй худой ужасно… Болеет, что ли? Бледный…
И пиджачишко старенький, в пенсне глазок разбит…
Похоже, голодает… Ишь, отощал как, бедный…
Совсем не ресторанный по всем понятьям вид…
«При чём тут документы? О чём вы говорите?
Примите извиненья, но, право, невдомёк…»
«Вы, разве же, писатели?» «Похоже, в корень зрите!
Не знаю, как товарищ, а я бы точно смог!
Ах, прелесть вы моя!» Оборвала: «Не ваша!
К тому же, я не прелесть!» «Обидно… Почему?
А, впрочем, как угодно! Ваш выбор сия чаша…
Настаивать не стану – пусть будет по сему!
Зачем вам документ? Ужель чтоб убедиться,
К примеру, Достоевский, писатель или нет?
Не проще ль взять работу, не вглядываясь в лица,
И полистать страницы, чтоб отыскать ответ?
Навряд у Достоевского оно в заводе было,
Вот то, что попросили… Что скажешь, Бегемот?»
«Держу пари, что не было! Не в документе сила!» -
Рукой пот утирая, ответил ему тот.
«Но вы не Достоевский! Работать не мешайте!»
«Откуда вам известно? Как знать, скажу, как знать…»
Гражданка неуверенно: «Тот умер, не сбивайте!»
«Кто умер? Он бессмертен!» - кот возмущён опять.
«Подайте документы! Коль нет их – прочь ступайте!»
«Помилуйте, но это, в конце концов, смешно!
Не документ откроет писателя, признайте!
Не возражайте даже! Опять скажу вам: но!
Решает не бумажка кому как называться.
Писатель – тот, кто пишет! И это нужно знать!
Легко и ошибиться, и на скандал нарваться…
Займитесь лучше делом, чем к людям приставать.
Вам видеть не дано, что, например, творится
В моей вот голове, или вон в той, в его…
Какие там сюжеты, иль замыслы, да в лицах!
А, может, вовсе пусто и нет в ней ничего…»
Она вдруг покраснела: «В сторонку сдвиньтесь, граждане!»
Друзья посторонились – мужчина внутрь прошёл,
Какой-то их писатель. В костюме сером. Важный,
Без галстука, в рубашке. Смотрелся хорошо.
Он на ходу поставил в журнале закорючку,
Присел за дальний столик. Коровьев загрустил:
«Вот, Бегемот, смотри – устроили нам взбучку…
Все доводы закончились… Всё, не осталось сил…
Не нам с тобой, дружище, а вон тому, конечно,
Сейчас предложат кружку с холодненьким пивком…
Печаль наша участь… Ах, друг ты мой сердечный…»
И столько горя в голосе, как вообще ни в ком…
Как только он умолк, раздался голос властный:
«Впустите, Софья Павловна!» - она изумлена,
И почему-то сразу представилась несчастной…
Меж тем посторонилась, хоть глазки завела…
Где зелень, у трельяжа возникла вдруг фигура –
Под белым фраком грудь, бородка… Флибустьер!
Хозяин заведенья. Широкая натура.
Их жестом поманил за столик у портьер.
Сам Арчибальд Арчибальдович – известнейшая личность.
Авторитет серьёзнейший у служащих имел.
Заведовал здесь всем, умел хранить наличность,
В финансовых вопросах и дерзок был, и смел.
А, что той оставалось? Конечно, пропустила.
«Фамилию скажите, потом ступайте в зал…»
Коровьев ей в ответ: «Панаев!» - вражья сила…
«А ваша?» «Скабичевский!» - на примус показал.
Заведующий с ними совсем неординарно:
Сам отодвинул стулья, помог удобней сесть.
Обслуга растерялась: по меньшей мере – странно...
С чего вдруг оборванцам оказвалась честь?
А тот распорядился: скатёрку поменяли!
Крахмалом захрустела, белее, чем бурнус
На знатном бедуине, свет преумножив в зале…
Склонился перед ними, шепнув тихонько: «Ну-с!
Чем потчевать мне вас? Есть балычок отменный!
У съезда архитекторов по-хитрому умчал…»
«Всё это хорошо… Потом и – непременно…
Вначале б нам закусочки…» - Коровьев промычал…
«Один момент – исполним!» - и отошёл в сторонку.
Официанты поняли: на внешность не гляди!
И принялись всерьёз туда-сюда вдогонку…
А вдруг да что не так… и что ждёт впереди?
Один уже поднёс к окурку Бегемота
Зажжённый огонёк, согнувшись аж дугой,
Пусть самому противна лакейская работа,
Но только б не прогнали – не надобно другой…
Напарник расставлял рюмашки у приборов,
Лафитники, бокалы из коих воду пьют.
Всё скоро, расторопно, без лишних разговоров…
«Филейчиков из рябчика желаете? Есть тут!»
Гость одобрял меню, обслуги поведенье.
Сквозь рваное пенснишко улыбчиво смотрел…
Обедающим рядом скрыть трудно удивленье –
Завистливые взгляды опасней острых стрел…
Среди немногих в зале был Петраков с супругой,
К фамилии которых прибавьте Суховей!
С чего не пред ними – мозги съезжают с круга –
Тот Арчибальд, поймите! С чего близ тех людей?
Супруги, отобедав, давно десерт свой ждали.
Заказано мороженое – измучила жара…
Пора бы и подать! У той нервишки сдали –
Аж застучала ложкой: в чём дело? К нам пора!
Тот, мило улыбнувшись, послал официанта,
А сам стоит по-прежнему близ «дорогих» гостей…
Умён же Арчибальд, не занимать таланта –
Мгновенно всё выхватывал из слухов, новостей!
Слыхал про Варьете, и многое другое…
В отличие от многих, имел на это взгляд.
Не пропустил ни слова: ни злое, ни благое –
За трапезой обычно о многом говорят…
Он сразу догадался, что эти посетители –
Скандальные герои… и «клетчатый» и «кот»,
И ссориться не стал: откушать не хотите ли?
Хотя порой и смахивал перчаткой белой пот…
И та ещё, на вахте… Да, хороша… Что скажешь?
Ах, Соня! Софья Павловна… Едва замял скандал…
Но, что с неё спросить? Разбейся – не докажешь…
Немало ей подобных за жизнь свою видал…
Брезгливо Петракова раскисшее мороженное
Перебирала ложечкой – утрачен аппетит…
Как это? Почему? Нет, если так положено,
Чего тот Арчибальд за каждым не летит?
Что за шуты гороховые? С чего бы им почтенье?
С роскошеством, изысками наворотили стол…
Смотреть невыносимо на явность предпочтенья…
Ко многим поздороваться и то не подошёл…
Салатные листочки, намытые до блеска,
Из вазочки виднелись со свежею икрой,
И водочка во льду, тарелкам даже тесно…
Всё слишком, нереально, и кажется игрой…
Лишь убедившись в том, что сделано по чести,
И после сковородочки с шкворчанием на ней,
Спросился отойти, проверю, мол, на месте
Готовы ли филейчики, чтобы подать поздней!
И отлетел от столика туда, вглубь ресторана.
Но если б наблюдатель какой-то проследил,
Заметил бы, конечно, что поведенье странно,
Поскольку он на кухню совсем не заходил!
Нет, не туда вначале шеф скоро устремился –
Дверь небольшой кладовой открыл своим ключом,
От любопытных глаз немедленно закрылся.
Два балыка увесистых лежали подо льдом.
Тихонько, осторожно – манжеты не измазал –
Упаковал в газету, верёвочку нашёл…
И отложил в сторонку, чтоб если что, взять сразу...
В соседний кабинет стремительно прошёл:
На месте ли пальто на шёлковой подкладке
И шляпа? Всё на месте! И вот уже теперь
Проследовал на кухню. Здесь, как всегда, в порядке!
Отметил, как старательно пластался тот филей…
Подумав, скажем прямо: в цепочке его действий
Нет ничего такого, чтоб странностью назвать –
Он знал кто перед ним, итог их «путешествий»…
Чутьём феноменальным, завидным обладал!
Оно, это чутьё, почти уже кричало:
Обед не будет долгим! Финала скоро ждать!
Решил подстраховаться сейчас уже, сначала…
Но вдруг как обойдётся? Удастся избежать…
Не удалось, конечно… И вот, как оно было:
В то время, как мошенники налили по второй
(Ай, водка хороша! Достаточно остыла -
Московская, из лучших, где перегон двойной!)
На этой же веранде внезапно появился
Известный Кандалупский, газетный репортёр.
Взволнованный и потный. От сведений светился,
И сразу к Петраковым, заметив их, попёр…
Разбухший свой портфель расположил на столик,
И к Петракову в ухо рот влажный запихнул,
О чём-то зашептал с ужимками до колик,
Пугливо озираясь, раскачивая стул…
От жажды любопытства мадам вся изнывала,
Но как-нибудь иначе нет средства услыхать…
Ей неприятен Боба… того и не скрывала…
Пришлось, как муженьку, ей ухо подставлять…
Отдельные слова реально всем расслышать:
«Клянусь вам своей честью! Дом на Садовой! Да!
Нет, пули не берут! Да, пламя так и пышет…
Стреляют часто… много…» «Да, ну вас! Ерунда!
Всех этих болтунов, что слухи сочиняют –
Вскричала Петракова, контральто загудев –
Вот им бы разъяснить, когда не понимают…
К порядку бы призвать!» - и пальчик кверху вздев…
«Антонида-свет-Порфирьевна! Какие это враки? –
Взорвался Кондалупский, обиженно взглянул –
Сам был неподалёку от этой самой драки!
Не доверять обидно… - и накренил свой стул… -
А, впрочем, как хотите! Но я-то точно знаю:
Стреляли больше часу, а пули не берут!
Пожар уже потом… Бензин, как понимаю…»
Шептались, но не знали, что те «герои» тут
Сидели с ними рядом и явно наслаждались.
По времени недолго – трое мужчин вошли:
«Ни с места! Всем сидеть! – приказы их раздались,
Наверное следили, коль скоро так нашли…
Оружье наготове. Мишень? Те персонажи!
Задача: непременно им в головы попасть!
Вновь засвистели пули… вновь не задели даже,
Поскольку их уж нет – исчезли… Фу, напасть…
Пред тем, как раствориться, из примуса взметнулся
Столб бешенный огня прямой наводкой в тент.
Огонь, как будто спал, но сразу же проснулся –
Рванулся в тёткин дом, накрыв собой в момент.
Чрез несколько секунд оттуда побежали,
Оставшись без обеда, писатели. Все те,
Кто так любил сей дом, и те, кто обожали…
Обслуга ресторана в ужасной суете…
Один лишь Арчибальд совсем не торопился –
Чрез боковую дверь ушёл, взяв балыки…
Ведь он предвидел это! Никак не удивился…
В пальто роскошном летнем… Движения легки…