Сизые слёзы рекут по чёрной земле
и размывают землю до красных глин —
т а к л и б у д и т с я п а м я т ь, м о й г о с п о д и н?
М о й л и т ы г о с п о д и н? — пишу по золе
веткой заломленной — память налитых страниц —
я не умею. А то, что умею — не я.
Жизнь прорастает во сне, а на свете — земля
коркой багровой трещит, очертанием лиц.
Что за венец вокруг чела проступил?
Тени в платках воду в кувшинах несут —
плещет вода, падает в щели муксун;
сбился с пути и пытается выжить без сил.
Чёрные горы залиты песней борьбы
и перестали прятать летучий звук.
Лица — в земле, лица — в золе, лица зовут —
чёрные горы поют, эти песни трудны.
Чёрные горы ещё не слышат, ещё кричат.
Белые женщины в танце упрямом плывут.
Дева Мария, аве Мари, Мариам!
Грушей-дичком на невинной земле — кинжал.
Он прорастает в себя — неказист, озим —
и направляет свет для усталых ног.
Дикие фрукты спеют и брызжет сок.
В створке окна подмосковный поёт муэдзин.