Конец пятидесятой квартиры.
Роман Марго дочитан – всю ночь его читала,
С огромным интересом, и - не смыкая глаз…
Построчно, нараспев, душой своей листала.
Последнюю страницу закрыл рассветный час.
«На ложе прокуратор средь сновидений сгинул.
Давно уж так не спал. И верный Банга с ним…»
Ещё раз прочитала… Теперь есть в жизни стимул –
Спит на диване Мастер, любовью был храним.
Роман восстал из пепла волшебным провиденьем,
А, значит, не напрасно потрачены труды.
Всё будет хорошо, возврат произведенья,
Как Воланд обещал, не принесёт беды…
День новый нарождался за окнами подвала.
Воробышки, проснувшись, вели весёлый спор.
Тут только поняла как, до чего устала –
Век не спала как будто до этих самых пор…
Но, несмотря на это, нам хочется отметить:
Всё с нервами в порядке, и мысли не вразброд.
Каких-то отклонений захочешь не заметить –
Напротив, всё естественно… Совсем наоборот!
Не волновало прошлое, о нём воспоминания,
И то, что королевой у сатаны была.
Забылись навсегда и слёзы, и страдания…
Одно имело смысл: вновь Мастера нашла!
Как должное, что здесь, как и тогда, в подвале.
Всё в нём без изменений, как есть, и быть должно!
Знакомство с чуждой силой чтобы в ущерб едва ли –
Случившееся с нею судьбой предрешено!
В соседней комнатушке на стареньком диване
Единственно любимый спокойно, крепко спал.
Приткнулась под бочок. И вот уж оба спали
Без сновидений вовсе. Никто им не мешал.
Хранил их сон подвал и тихий переулок,
Весь маленький домишко, казалось, тоже ждал…
Близ дома никого, случайных нет прогулок.
Огромный шумный город им передышку дал.
***
Но далеко отсюда был ряд учреждений,
В которых даже окна, казалось всем, следят,
Пред коими не скрыть ни мысль, ни убеждений…
На многих этажах работают, не спят…
Не нужно объяснять – оно без слов понятно:
Там следствие велось по делу Варьете.
Не отдыхали вовсе. Перед глазами пятна…
Во всех отделах-службах увязли в суете…
На первый взгляд как будто всё просто и понятно:
Пропало руководство театра неспроста…
Но сведенья всё шли, и снова всё невнятно,
Вновь заставляли думать и с чистого листа…
Всё сложенное вместе являлось чертовщиной,
Махровой уголовщиной по множеству статей:
Исчезновенье граждан (и в большинстве - мужчины)…
Гипноз и шарлатанство, не сосчитать мастей…
Означенному следствию серьёзно надлежало
Проверить и осмыслить, слепить в единый ком…
Пусть сделано немало, но больше предстояло.
Поддержки, пониманья не виделось ни в ком…
Одним из самых первых, кому пришлось явиться
Для дачи показаний был нервный, сам не свой
Аркадий Аполлонович, известный всей столице –
В комиссии акустики служил давно «главой».
Был приглашён вчера тотчас после обеда:
В роскошнейшей квартире за каменным мостом
Раздался телефон. Кто мог звонить не ведал.
Отозвалась жена – перезвонить потом!
Мол, болен… только лёг, сам подойти не может…
Но это не тот случай – взять трубочку пришлось…
Звонил не кто-нибудь – не отозваться сложно,
Лишь мёртвому «прокатит» на абы и авось…
Пред этакой угрозой забылись все обиды,
Ведь это тот звонок, что мог последним стать…
С чего бы они вдруг? За что? Какие виды?
«Скорее к телефону – там не привыкли ждать!»
И четверти минуты напрасно не промчалось,
Как он у аппарата в испуге страшном «плыл»,
В нательном лишь белье и заикаясь малость:
«Да, это я! Конечно…» - про обувь позабыл…
Супруга, беспокоясь: «Надень туфлю! – шептала –
Простудишь себе ноги!» - про всё забыв на раз,
Про то, что изменял, весь стыд, что испытала –
Как не бывало вовсе: тревога внутри глаз.
Пришлось, понятно, ехать – как можно отказаться?
Под пристальным вниманьем признания давать.
Нелёгкий разговор… Во всех грехах сознаться –
В подобной ситуации не дай кому бывать!
Паскудный тот сеанс припоминал подробно,
В деталях не сбивался, всё чётко обсказал,
Включая даже то, что не совсем удобно:
Разоблаченье, драку, случившийся скандал.
Зачем-то про любовниц знать им необходимо,
Что Милица Андреевна с Елоховской была,
С саратовской племянницей подробности интима,
И как её из дома вон прогнала жена.
Аркадий Аполлонович терпел такие муки,
Передавая это, в словах не описать…
Зачем оно всё так? Уж точно не от скуки –
Затем, чтобы в деталях тот вечер воссоздать.
Допрос шёл продуктивно и много прояснилось.
Свидетель он толковый, культурный человек –
Прекрасно передал, как всё тогда случилось,
В подробностях был точен, в отличие от всех!
Фамилии озвучил, не сомневаясь вовсе:
«За главного там Воланд! Нет, маску не снимал.
Подручных рядом двое, девица пришла после…»
Конкретно, здраво, чётко приметы описал.
Сравнили показанья с другими, что имелись.
От тех, к примеру, женщин раздетых до белья…
Не собственною волей они тогда разделись…
Почти что всё сходилось – не доверять нельзя!
Курьера (некто Карпов) в другой раз посылали
В квартиру на Садовой с табличкой «50»,
Где надобно искать, как в следствии узнали…
Жилплощадь эта странная притягивала взгляд.
Проверили не раз, но как-то так, без толку:
«Отсутствие присутствия» вписали в протокол.
В каминах, дымоходах не спрятаться ребёнку…
Выстукивали стены, вскрывать хотели пол…
Но, несмотря на это, бесспорно, безусловно
Там кто-то точно был! Но – кто? Как отыскать?
В «высоких кабинетах» твердили поголовно:
«Не видели, не знаем! Вот подписи, печать!»
Нигде нет регистрации, не предъявлялся паспорт,
Контракт не заключался иль просто договор.
В комиссии по зрелищам заведующий Китайцев
Божился через слово, вступить пытаясь в спор:
«Не знаю ничего! Мне не было доклада
По телефону даже! Чтоб без меня – никак!
Всё строго, по инструкциям, отлажено как надо!
Без спросу?! Лиходеев?! Он вовсе не дурак!»
Когда же утверждали: сам Семплияров видел!
Лишь разводил руками, закатывал глаза.
Тут каждый понимал – неверьем не обидел,
Но сам чист, как хрусталь, иль детская слеза.
На главного ссылался: Прохор Петрович тоже
Не слышал и не видел, и, вообще, не знал.
В них усомниться сложно… Тогда, на что похоже?
На вовсе несусветное… Нелепость и скандал…
Прохор Петрович, кстати, в костюмчик свой вернулся
За миг перед приходом милиции туда,
Приветствовав вошедших, радушно улыбнулся:
«Кто и зачем вас вызвал не знаю, господа!»
Обрадовал безмерно обычным внешним видом
Подругу-секретаршу – в восторге, весела!
Прошла у Анны Ричардовны горечь от обиды,
Поскольку под ногами вновь прочность обрела.
Но, как сказали выше, и он о том не ведал,
Ни о самом сеансе, ни что за ним… Как сон:
Свидетелей полно, а не отыщешь следа,
Хоть впору восклицать: уж не вознёсся он?
Допустим, что всё так. Выходит, исчезая,
Театра руководство с собою прихватил?
Пред тем разгром устроив (про кабинетик зная):
Разбитое окошко, плюс кресло повалил...
Неведомая сила… Но пса-то не обманешь…
Что Тузбубён почуял? С чего тогда скулил?
Куда все подевались? С какого дна достанешь?
И почему внезапно? Хоть кто бы свет пролил…
Но, должное отдать: нашёлся Римский вскоре!
Немаловажна помощь означенного пса.
Допрошенный таксист факт поиска ускорил -
На Ленинградский поезд успели в полчаса...
Послали телеграмму. Был быстро обнаружен
В гостинице «Астория», в четвёртом этаже.
Сидел, дрожа, шкафу, забыв остывший ужин,
На вид: как невменяем, как сбрендивший уже…
Но, несмотря на это, арестовали там же,
Доставлен в отделенье, зван сразу на допрос.
Просил закрыть покрепче, и выглядел неважно…
Ни одного ответа ни на один вопрос.
В бронированную камеру стремился настоятельно,
И чтоб на двери оной надёжнейший замок!
Охрана при оружии – всерьёз и обязательно!
От силы возбужденья лоб постоянно мок.
В Москве распорядились: «Сюда его немедленно!»
Вечерним и отправили, нарушив даже сон.
Почти что в тот же час след Стёпы Лиходеева
Нашёлся в граде Ялта – сам объявился он.
Оттуда сообщили: «Встречайте там, в столице!
Доподлинно известно: отправлен к вам, туда!»
Аэроплан не поезд – с него ему не скрыться…
Остался Варенуха… Исчез, как в никуда…
Пришлось ещё возиться с другими чудесами,
Что быть имели место вне зала Варьете:
Поющие госслужащие по времени - часами -
Одну и ту же песню в прекрасной чистоте…
Стравинский излечил: под кожу впрыснул что-то –
И всё: песнь о Байкале забыли, не поют.
Но кроме этих спевок, была ещё забота –
К примеру, вместо денег бумажки все суют…
Кто больше виноват: кто получил, иль всунул?
По ходу разбирательства выходит – не они!
Виновный запропал, как ураган их сдунул,
Как будто улетели, оставив эти дни…
***
Имелось среди прочих загадочное вовсе:
Погибший литератор – исчезла голова…
Украли? Но – зачем? Вопросы эхо носит,
Но не слыхать ответов, беспомощны слова…
Один из дознавателей отправился в больницу.
Взял перечень прибывших в последние три дня,
Конкретно обозначив во времени границу.
Подали моментально – исключена возня…
Босой Никанор Иванович и конферанс Бенгальский
Не привлекли внимание - второстепенна роль,
Хотя и стали жертвой магической той шайки,
И до сих пор терзала сознание им боль.
Но вот поэт Бездомный увлёк и чрезвычайно!
Взяв разрешенье, тотчас отправился к нему.
Записанный рассказ звучал необычайно…
Разговорить хотелось, услышать самому.
На комнате Ивана был номер сто семнадцать -
Вселили по приезду, с тех пор без перемен.
Зачем бы, почему, с чего б ему меняться?
Не всё ль оно равно внутри больничных стен?
Но следователь здесь. Вошёл без приглашенья.
Прикрыл дверь за собою, к кровати подошёл.
Ивану всё равно… Не ждал он посещенья,
И даже спать собрался, улёгся хорошо…
Уже и различал огромный город странный,
Которого здесь нет… Он звал его, манил
Сверкающими крышами широкими, пространными,
И всё, как наяву, и каждый шаг дразнил…
Порой перед глазами внезапно появлялся
В огромном тёмном кресле какой-то человек
С издёрганным лицом, что в сад смотреть старался,
В подбитой красным мантии… Какой бы это век?
А вот ещё виденье: гора, пуста от леса,
Какая-то площадка и три столба на ней…
Не просто – с перекладиной… Ужасно интересно!
Проекция как будто с давно минувших дней…
А то, у Патриарших, мелькнуло и пропало,
Как не бывало вовсе, освободило ум.
Всё помнил, не забыл, но вот не волновало –
Сам не заметил даже, избавился от дум.
Вот если б этот «дядя» пришёл немногим раньше,
Когда он добивался внимания к себе,
Услышал бы такое про день у Патриарших,
Что, может, по-другому сложилось и в судьбе…
Но не теперь, конечно. Теперь всё изменилось.
Нет, он готов общаться! Спросили - даст ответ.
Вот только равнодушие во взгляде поселилось –
До Миши Берлиоза отныне дела нет...
«Как далеко вы сами от турникета были?» -
Услышал обращённый к себе Иван вопрос.
«Довольно далеко» «А «клетчатый? Забыли?»
«Нет, отчего же? Помню – на лавочке средь роз»
«Всё время? Или как? А, может, приближался?»
«Зачем перевирать? Нет, он не подходил…»
«Вопросов больше нет. – встал, уходить собрался –
Всё будет хорошо! – скривившись, говорил –
Ещё услышим вас! Ещё вас почитаем!»
«Я бросил это дело… Всё, не пишу стихи…»
«Ну, это всё пройдёт, мы с вами понимаем…»
«Совсем бы не хотелось… Без них и дни тихи…»
Простившись, гость его ушёл. Хотя услышал мало,
Но всё-таки дополнил искомый материал.
По нитке происшествий ступал он от финала,
По шагу приближаясь, по капле прибавлял.
Теперь не сомневался: убийство Берлиоза –
Начало всей цепочки событий по Москве!
Насильственная смерть – понятно без вопросов,
Но кем исполнен план? В какой зрел голове?
Предсказано заранее. По сказанному сбылось.
Но вряд ли подтолкнули – спешил, и был один.
Какое-то влиянье… Не избежал… случилось…
Похоже на гипноз, не случай-господин…
Зацепок в данном деле заметно добавлялось.
Дотошно разбирались откуда вьётся нить.
Пора бы брать виновных… А вот не получалось –
Невидимость иль призрак как можно изловить?
В проклятой сотни раз таинственной квартире
Не раз, не два бывали… Следили, ну и что?
Встречался ль кто ещё с подобным где-то в мире?
Но и сдаваться, бросить, оставить? Ни за что!
В одном никто, никак, совсем не сомневался:
Квартира не пустует – там явно кто-то был:
То в телефонной трубке им голос отзывался,
А то окно открыто… Но, кто закрыть забыл?
То слышно и на лестнице звучанье патефона.
Пытались всяко разно врасплох их там застать,
Срываясь всякий раз до раздраженья, стона –
Необъяснимо вовсе уменье исчезать…
Ходили туда днём и ночью, утром рано,
С ловушками-сетями по комнатам, в углах…
Но всё безрезультатно во осмеянье плана…
Короче, все попытки терпели стыдный крах.
Ни чем не помогли засады, облавы, наблюденья
За чёрным входом в дом, подъездом, чердаком…
Придумка на бумаге – бесспорно, загляденье!
На месте воплощения опять всё кувырком…
Так в пятничную ночь, поблизости к субботе,
Заметили: барон Майгель в подъезд вошёл.
Почти за ним крались и посмотреть извольте –
Намёков на присутствие никто там не нашёл!
Чуть позже, в том же дне, но на аэродроме
Посадку совершил им нужный самолёт,
В котором прилетел один из всех искомых.
Усиленный наряд у трапа спокойно его ждёт.
Понятно, речь идёт о Стёпе Лиходееве.
Известный человек. Директор Варьете.
Он стал одним из первых, кто видел тех злодеев.
Сейчас предстал пред всеми в ужасной простоте:
Три дня не мыт совсем, зарос густой щетиной,
Причудливо весьма, не разобрать, одет…
Короче говоря, вот та ещё картина,
Названье не придумать – и в мыслях его нет!
Представьте лишь себе: на голове папаха,
В ночных туфлях на босу, прошитых в строгий рант,
Под буркой на плечах пижама иль рубаха –
Экстравагантность странная иль поневоле «франт»?
Всего тревожней взгляд: испуганно затравлен.
Все разговоры после… Под рученьки его…
И часа не прошло, как к следствию доставлен.
Предельно откровенен, как ждали от него.
Ещё подсыпал фактов и щедро, и не мало,
Позволивших хоть как-то заполнить собой брешь…
Заметно было каждому как, до чего устал он,
Не отмахнулся б в драке, хоть убивай-зарежь…
Но из его ответов предельно стало ясно,
Как чародей тот Воланд к ним в Варьете проник:
Владел гипнозом так, что становилось страшно:
«Поверьте, я лишь жертва! – Степан главой поник –
Я до сих пор и сам ни в чём не разобрался,
Как всё тогда случилось и что произошло…
С чего вдруг в этой Ялте на пляже оказался?
Затмение какое-то… не знаю, что нашло…
Единственная просьба: прошу вас, помогите!
Мне ни домой нельзя, нельзя и в Варьете…
Покрепче под замок какой-нибудь заприте,
Покуда их не взяли и на свободе те…»
И тут вдруг Варенуха внезапно объявился:
Задержан был нарядом случайно на дому.
Почти на двое суток пропал, как провалился…
Необходимо выяснить: с чего и почему?
Поведал откровенно, в чём клялся Азазелло,
При этом вновь солгал, опять с вранья начал,
Но осуждать за это не есть благое дело,
Поскольку в разговоре, вживую отвечал…
Не в телефон же врал, открыто заявляя,
Что в роковой четверг пьян и безбожно был.
«Куда и с кем пришёл – не ведал и не знаю…
Добавил, помню, «Старки». Где было то? Забыл…
Потом валялся долго под крашеным забором.
Один? Ну, да, один! Не вспомнить. Не найти…»
Ответы были чушью, полнейшим глупым вздором.
Мешали объективности, вспять развернув пути.
Ему на безрассудство сейчас же указали.
Смутившись, разрыдался, но всё же зашептал:
«Боюсь я, понимаете? Молчать мне приказали!
Бронёй какой закройте! Спасите!» - причитал…
«Да, тьфу ты, сатана! – в сердцах на это кто-то
Из тех, кто дознавал, кто следствие вели –
И этому броня… опять печаль-забота…
Их, что там, до истерик всех скопом довели?
Представить невозможно насколько запугали.
Когда теперь опомнятся? И, вообще – пройдёт?
Чтоб быстро, не похоже… Не верится… едва ли…
Но дело-то не терпит… А дело-то не ждёт…»
Как быть? Как успокоить? Конечно, обещали,
Что даже без брони надёжно сохранят…
Он, выслушав, поверил, и сразу услыхали,
Что вовсе он не пил два дня тому назад,
Ни под каким забором не падал, не валялся,
А шёл как раз сюда. Нарвался на двоих.
Избит был. Били оба. Вздыхал и слёзно клялся,
Что до того не знал, нигде не видел их.
Один из двух весь рыжий и мерзостно клыкастый.
«А не был ли второй чем на кота похож?»
«Да, знаете, весьма! Толстенный и мордастый…
Похож, весьма похож… Повадкой тоже схож…
Потом уже в квартире на улице Садовой
Два дня по принужденью вампиром пребывал.
Да с девкой, имя - Гелла, ведьмачкою бедовой,
Ходил пить кровь у Римского - Всевышний миновал…»
На этих вот признаниях последнего вводили,
Которого, не знавши, так просто не узнать:
Старик, совсем старик, трясущийся в бессилье…
Свели между собой… Принялись вызнавать.
Но Римский возражал: «Не знаю вашей Геллы,
Не знаю Варенуху… Не помню никого…
Сидел после концерта… Расшатанные нервы…
А почему? Кто знает? Внезапно, ни с чего…
Пришёл в себя вполне очнувшись в Ленинграде.
Нет объяснений вовсе как я туда попал…
Скорей закройте в бронь! Представьте всех к награде,
Тех, кто меня нашёл, вернуться помогал!»
Такая вот история… А где-то на Арбате
Попалась в магазине вдруг Аннушка-чума:
Пыталась предложить уверенно к оплате
Валюту – десять долларов за что там она.
Кассирам дан приказ – враз кнопочку нажали.
Мгновение спустя наряд у касс возник.
С поличным, так сказать, гражданку задержали,
И тут же увели. Торговый зал затих…
Машину для доставки по рации, конечно,
И сразу по приезду немедля на допрос.
А той, как всё равно – глупа или беспечна?
Потом не удержалась, пошла, считай, вразнос…
Сначала её слушали и даже со вниманием,
Что отвечала, как на каждый их вопрос она,
Но скоренько устали от визга-верещания,
Поняв и – безусловно, с чего бы вдруг чума…
Но сколь невероятного услышали в рассказе:
Летали, словно птицы, мужчины из окон!
Несчастный дом, кричала, нарочно кто-то сглазил,
Нечисто всё, таинственно, причём, со всех сторон…
Меж слов вдруг появилась какая-то подковка,
Кривой на оба глаза не русский гражданин.
О том, как отыскала её мгновенно, ловко,
Как дерзко отобрал, считай, за миг один.
«Взаправду, что ль, из золота? Серьёзно, золотая?
И даже с бриллиантами подкова та была?»
«Да, что я вам дурная? Иль золота не знаю?
Иль бриллиантов этих? Как есть! Но – уплыла…»
«Благодарил червонцами? А доллары откуда?»
«Но мне ли тех червонцев как следует не знать?
Про доллары не знаю... Опять считаю - чудо...
Но, знайте, что награды мы вправе принимать!
На них, к примеру, мы вот ситцы покупаем!
А вам бы лучше, граждане, порядки поменять:
С чего за домуправа теперь мы отвечаем?
Зачем, с чего за них жильцам-то отвечать?
Нечистой силы жуть кругом поразвелося –
Из дому, веришь-нет, опасно выходить!
Совсем житья не стало» Ввысь, к потолку неслось и
Замолчать, умолкнуть ни чем не убедить.
Несчастный дознаватель в бессилье расписался –
Скорей, насколько можно, ей пропуск подписал
На выход из отдела. Ушла. Один остался:
«Ох, слава тебе, Господи!» - тихонько восклицал.
Потом уж потянулся сплошною вереницей
Пред ними целый ряд коснувшихся людей.
Со всей Москвы, казалось, огромнейшей столицы –
Ведь вот так наследил, отметился злодей…
И Николай Иванович в числе почти что первых:
Ревнивая супруга в милицию сдала…
Тут ревность, безусловно… Характер, ну и нервы…
Где был, с кем ночь провёл? Тревожилась, ждала…
Уж сколько всего было? Почти не удивились.
Но он вдруг из кармана им справочку достал.
Бал сатаны? Ну, надо! Скажите-ка на милость!
Кем был там? Вместо борова?! К тому же и летал?!
Неспешно, хладнокровно, степенно поделился
В каком кругу вращался, зачем, куда летал.
Не виноват ни в чём! Что мог? Да, подчинился…
Марго, потом Наташу подробно описал.
Так складно, интересно из речи выходило,
Что, да, он ни при чём - преступники они!
«Прошу, жене ни слова!» - с мольбою попросил он.
Пообещали твёрдо: «Как можно? Мы – ни-ни…»
Из проведённого со тщанием дознанья
Напрашивался вывод, что некая Марго
С прислугою своею из дома прочь, из зданья
Смогли умчаться в ночь не в двери, а в окно…
Куда? Зачем и как? Сплошная неизвестность.
Переместились будто так просто, в никуда…
Сам факт иль происшествие безумно интересно,
Но где искать тех дам, коль нет совсем следа…
А в городе меж тем росли, метались слухи
В причудливых одеждах махрового вранья…
Сплошной волной катились, перекликались звуки
В теченье одного, заметьте себе, дня…
Всех в массе не объять, но вот как говорили,
Что там, на том сеансе в театре Варьете
Раздели догола и начисто обрили
Всех, кто пришёл, был в зале, и то, что только те
Скандала и позора случайно избежали,
Кто весь злосчастный вечер в буфете просидел –
Им в водку иль вино чего-то подмешали…
Подняться не смогли… остались не у дел…
Рассказывали шёпотом, как зрители бродили
По улицам ночным в чём мама родила,
Причём, дорог домой никак не находили,
Хотя и ночь, шептали, была, как день светла…
***
А время между тем к обеду приближалось,
Когда в одной из комнат затренькал телефон:
В квартире проклятущей окно открылось малость,
И музыка, и пение – рояль, иль патефон…
И кроме всего прочего, и это уже точно,
Кот чёрный преогромный, заметили, сидел!
Короче, нужно ехать и как возможно срочно –
То в интересах следствия… как кто бы не хотел…
Покуда собирались, уж три на циферблате.
Изрядная компания – на трёх грузовиках!
По виду не понять: в гражданском каждый платье.
До дома не доехали, сгружались впопыхах.
Как раньше обговорено, на группы разделились:
Одна чрез подворотню к парадному прошла,
Другие уже с тылу открыть дверь исхитрились
Чрез чёрный вход на лестницу – закрытою была.
Не нужно объяснять, пошли наверх, конечно,
К квартире надоевшей, чей номер пятьдесят.
А в это время в ней спокойно и беспечно
Коровьев с Азазелло за завтраком сидят…
Вы скажете: не точность! Скорее, за обедом!
Не станем с вами спорить, но стол с утра накрыт…
Сам Воланд где-то в спальне неведомо что делал,
Где кот нам неизвестно, но в кухне всё гремит…
Коровьев кофе пил, поигрывая ложкой:
«Что за шаги на лестнице?» - товарища спросил.
«Идут нас арестовывать!»- ответил односложно,
Налил коньяк в стаканчик, и медленно вкусил.
На третьем этаже копались с батареей,
Хотя водопроводчиков никто не вызывал.
Они не объясняли, что вдруг такое с нею?
Жильцы шагали мимо, вопроса не задав…
Пришедшие сровнялись и сразу стало ясно:
Контора у них общая – друг друга каждый знал…
Следили за квартирой не абы – ежечасно!
«На месте все! Все дома!» - один из двух сказал.
Готовились к захвату продуманно, бесспорно:
Один принёс отмычки и маузер второй,
И шёлковую сеть, и ампулы с снотворным,
Аркан на всякий случай – он выручал порой…
Секунды не прошло – входная дверь открыта.
Все ворвались в переднюю и даже с ними те,
Что поднимались с «чёрного», но выдало корыто –
Свалилось с жутким грохотом в тревожной пустоте…
И что же? Никого, лишь на столе остатки
Покинутого завтрака, приборы и коньяк…
На книжной полке, зажавши примус в лапках,
Громаднейший и чёрный. По спинам как сквозняк…
В молчании глубоком вошедшие смотрели
На странное видение… Промолвил кто-то: м-да…
А кот заговорил: «Чего вы, в самом деле?
Я примус починяю… Что нужно, господа?
И не шалю как будто, ни чем не обижаю…
Хочу предупредить всех: неприкасаем я!
Кот – древнее животное и всеми уважаем –
Учтите и запомните! Иначе как нельзя!»
Те в миг остолбенели: вот это да! Работа!
Он, что, чревовещатель? Чем можно объяснить?
«А ну иди сюда!» - опомнился тут кто-то.
Взлетела сеть над ним. Прочна шелкова нить.
Но промаха не знавший, внезапно промахнулся –
Захвачен был не кот: попал пустой кувшин.
«Ремиз! – тот заорал – Ура!» - зло усмехнулся,
Отставил старый примус, поставив на камин.
Достал из-за спины оружие, направил.
По виду будто браунинг… Да, это точно он…
Чем изумиться вновь собравшихся заставил…
Предупредили выстрел. Упал, раздался стон:
«Конец… Я умираю… - лежит в кровавой луже –
О, друг мой, Азазелло! Покинул ты меня…
Несчастный Бегемот… Ты никому не нужен…
Вы прочь все отойдите! О, мать, сыра-земля…
Коварный Азазелло! Я в дружбу твою верил,
А ты её продал за рюмку коньяка.
Хорошего? Пусть так… я жизнь свою доверил…
И вот я умираю… Смотри: дрожит рука…
Так пусть же смерть моя да на тебя ложится,
Придавит твою совесть предательства пятном.
Готовься - я приду! Отныне стану сниться.
Возьми без завещанья мой браунинг потом…»
«Скорее сеть, скорее!» - вокруг него шептали,
Но та, словно нарочно, наружу не пошла –
За что-то зацепилась. Случайно? Уж едва ли –
Так явно не хотела… а по всему – могла…
Возникшим замешательством кот так распорядился:
«Единственное средство, способное помочь –
Один глоток бензина!» Взял примус, приложился –
Кровь из-под левой лапы остановилась в точь!
Вскочил вполне живой и бодрый, как обычно,
Под мышку примус сунул и сиганул наверх!
Казалось, эти драмы ему вполне привычны…
И вот уже на люстре, не достижим для всех.
«Стремянку принесите!» - замельтешив, кричали…
Кот, оскорблённый в чувствах, на это им: «Дуэль!»
Достал вновь пистолет. Стрелял. Они стреляли…
Все почему-то мимо, хотя ведь вот же цель…
Хрустальные подвески, как листья, осыпались,
На мелкие осколки оконное стекло,
По зеркалу внезапно сплошь «звёзды» разбежались,
От штукатурки пылью вконец заволокло…
Из примуса по капельке сочилось вниз бензином…
Всем становилось ясно: живым кота не взять…
Бой вёлся отовсюду: от двери, от камина…
Но всё безрезультатно, впустую, так сказать…
На улице похожие и думать что не знали.
Там поднималась паника, уж собрались бежать…
Что наверху творилось, им объяснят едва ли,
К тому же перестрелка вдруг стала затихать.
Стреляли очень метко и точно попадали,
Но вот вреда какого никто не получил…
Нет раненных, убитых… другого ожидали…
И кот, ваг окаянный, доселе не почил…
Всадили всю обойму: в живот и в лоб попали,
И он ответил бойко… пустейший результат…
Стоявшие в квартире растерянно молчали,
Недоуменьем полон у каждого был взгляд…
Стрельба не эффективна! Сам случай уникальный!
Вот что, к примеру, можно сейчас предположить?
Оружие - игрушка? Нет, это не реально –
Допустим, у кота… но их? Он продолжает жить!
Понятно, в первый раз их разыграли, видно…
Искусный трюк с бензином… возможно и понять…
Но дальше что и как? Как снайперам обидно…
Сейчас не время думать: задача, цель – поймать!
Вновь бросили аркан. Опять, конечно, мимо –
За люстру зацепился. Та тут же сорвалась.
Удар об пол потряс. Лишь жесты, пантомима…
Вражина на свободе, блестит лукавством взгляд…
На золочённой раме от зеркала расселся,
И удирать, похоже, не думал, не хотел…
И вправду – Бегемот! Ишь, негодяй, разъелся…
Ну, нет и не бывает у кошек таких тел!
А тот, плюс ко всему, уверенно взирая,
Заводит снова речь: «Я что-то не пойму,
Откуда непочтительность ко мне у вас такая?
Чем и когда обидел? Пошарили б в уму…»
Ответ дать не успели – откуда-то вдруг голос:
«Что происходит в доме? Извольте не мешать!»
Безмерно мрачный тон. Зашевелился волос…
А это ещё кто? Нет времени решать…
На заданный вопрос гнусаво подхватили:
«Бесспорно, Бегемот! Он, чёрт его дери!»
Вслед третий, дребезжащий, но яростный по силе:
«Мессир! Пора – суббота! Суббота у двери…
Уж солнышко клонится… Пора бы собираться!»
Кот с зеркала спокойно: «Всё, время истекло!
Окончена беседа! Не дали разобраться…»
И браунинг в окошко… и вдребезги стекло…
Из примуса плеснул, куда попал, бензином…
И тот сейчас же вспыхнул… как никогда горел!
Спружинился, мяукнул (тут вспыхнули гардины),
На подоконник с зеркала легко перелетел,
И скрылся за окном с тем примусом злосчастным.
Вслед выстрелы раздались – вновь кто-то не попал…
Вновь, словно вхолостую… не слишком оно часто?
На крышу по трубе взобрался и пропал…
В квартире под ногами паркет уже дымился.
В том месте, где притворно кот дерзкий помирал,
Труп бывшего барона Майгеля проявился…
Как вытащить из пламени никто не понимал…
Самим бы уцелеть – одежда многих тлела,
Подошвы припекало. Все бросились бежать.
Квартира полна дыма, всё яростно горело,
Но кто-то в коридоре пожарным смог набрать:
«Садовая, триста два – бис!» - и больше ни словечка.
Задерживаться дольше – так заживо сгореть.
Не стало сил дышать. Гудело, словно печка…
Открыли дверь в подъезд. Всем удалось успеть.
«Пожар! Пожар! Горим!» - летело отовсюду.
Пожарные машины, набат колоколов.
Никто и не заметил за дымом, как оттуда
Три тёмных силуэта «поплыли» сверх голов.
Похожи на мужские. Чуть позже, догоняя,
Ещё один, но женский и обнажён совсем.
Что это за «квартет» уж мы-то с вами знаем,
Но промолчим покуда… Исчезли между тем…