Мой знакомый леший

Ирина Валерьевна Шеина
   Многие горожане боятся леса. Лесные дебри - это вам не Дворцовая площадь. Здесь и дорогу не всегда можно найти, и тропа может завести в болото. А на тропе - и корни торчат из земли, и лужи застоявшиеся с прошлого лета, и грязь непролазная, и крапива по обочинам, и комары стадами клубятся, мечтают всю кровь высосать из случайного путника. Совсем эти дикие места не похожи на цивилизованные проспекты, в асфальт закатанные.
 Откровенно говоря, и я не слишком люблю комаров, кочкарник и крапиву. Но боязнь комаров для меня - не повод отказываться от маленьких приключений и свежего воздуха, напоенного ароматами хвои, трав и березовых листьев. Лес для меня имеет силу притяжения, превышающую силу страха. Здесь я могу идти в любом направлении, не задумываясь о правилах дорожного движения, светофорах и зебрах. Только в лесу я могу остановиться в любую секунду, как только захочу. Только в лесу меня окружают дружественные души, не требующие от меня НИЧЕГО. Даже внимания. И пусть я не понимаю их, а они не понимают меня, мне хорошо с ними. И пусть я не знаю их имен на латыни, им не нужно, чтобы я обращалась к ним по именам. Я трогаю их обнаженные шершавые тела, и не испытываю неловкости. Я не спешу в лесу. Лес - это место, где мне очень хорошо.
 Лес - это место, где мне спокойно.
 Лес - это место, где я ожидаю увидеть что-нибудь красивое и интересное. 
 С некоторых пор я в лесу всегда оставляю маленькие подарочки. Конфетку, хлеб с солью в бумажной упаковке или носки запасные (если новые), или спички/зажигалку в прозрачном пакете, или яблоко (если красивое), или бинт стерильный, или помидор спелый... Что-нибудь такое, что брала для себя в путь-дорогу.
 Это подарочки для моего знакомого лешего.
 Я познакомилась с ним лет ... тому назад.
 Это было так:
 В компании с несколькими случайными людьми я оказалась на пикнике на берегу лесного озера, окруженного светлой березовой рощей. Люди были разного возраста - мои родители, их друзья,дети этих друзей и друзья этих детей. Из разных социальных слоев -  два студента, одна студентка, одна аспирантка, профессор, инженер, офицер, его жена, библиотекарь, швея и я. Я тогда была просто девочка. Мне было пятнадцать лет. Была последняя суббота моих последних школьных каникул.
 Приближение осени чувствовалось только по выгоревшему за лето небу и нескольким легким корабликам поспешивших оторваться от родимой ветки желтых листочков, приткнувшихся к пологому берегу.
  Все дружно суетились. Мужчины натягивали тент, копали яму для отхожего места, завешивали его брезентом, ставили палатки и ловили раков на какую-то немыслимую снасть. Студенты  рубили сушняк и разводили огонь, резали мясо и потрошили купленную рыбу. Девицы ломали тонкие веточки, хихикали, ойкали и подбрасывали прутики в костер.  Женщины потрошили сумки, расстилали пледы, скатерти, клеенку, расставляли складные стулья и надували походные подушки. Только мне было нечего делать. Ломать прутики мне было в лом, и девицы мне не нравились.
 Я была в этой компании младше всех. И все между делом опекали меня, не давая приложить силы к какому-нибудь делу. Это нервировало. Очень. Мне захотелось уйти от них куда подальше. Но, едва я отходила в сторону от поляны, на которой разложили костер, кто-нибудь обязательно шел за мной. Делалось это настолько демонстративно, что мне стало совсем невмоготу.
  Уха уже кипела в котелке. Шашлык уже корчился на шампурах, аккуратненько разложенных на кирпичи, выстроенные в две башни вокруг углей. Самовар из антикварных запасников профессорской супруги уже шипел, разогрев воду на дымящих шишках. Тетеньки расстелили самобранку, уставили ее тарелками и блюдами с ломтями хлеба, зеленым луком, помидорами, огурцами, соленьями, салатами, колбасами, пирожками... Еды было столько, что меня затошнило: "Неужели все это можно съесть? Ужас!"
 Поляна с нашим бивуаком выходила одной стороной на озеро. Тихонько, дождавшись приглашения "к столу", когда все суетливо стали размещаться вокруг накрытой скатерти, я свинтила в сторону. За какой-то вполне себе так разросшийся куст. И быстренько дала деру.
 Свобода! Лес, я и никого больше! Привет, березы! О! подберезовик! Еще! Еще! Ого! сколько их тут? А вон там краснеет мухомор. Красота!
 Где-то вдалеке раздаются слегка встревоженные оклики: "Оля! Оля! Ты куда делась? Где ты?" Я решила пока не отвечать. Еще чуть-чуть свободы от всеобщего внимания... Еще чуть-чуть лесной тишины... Еще немного грибов в моей кепке. А потом я выйду к ним с трофеями...
 Грибов вокруг оказалось так много, что кепка скоро была заполнена маслятами и подберезовиками, двумя подосиновиками и тремя белыми. Идти на поляну еще не хотелось, но пора было и совесть иметь.
 И тут вдруг я поняла, что больше не слышу ничьих голосов. Меня никто не окликал!
Вокруг был все тот же светлый березовый лес. Под ногами шуршала жесткая осенняя трава. За кустами поблескивала темная вода холодного озера. По кронам деревьев пробегали порывы холодного ветра. По низкому небу неслись холодные темные тучи.
 Мне стало страшно и холодно. Я быстро побежала в сторону озера. И оказалась в болоте. Под ногами зачавкала липкая грязь. Вылезла на сухое место, и поняла, что не знаю в какую сторону идти. Солнце исчезло. Лес тревожно шелестел. Где-то долбил дятел, но это был не тот звук, какой мне хотелось услышать. Мне были нужны человеческие голоса.
 Я стала громко кричать, подобрала какую-то палку и стала бить ею по стволам. Я шумела, как только могла придумать. Шум отвлекал меня от страха.
 Ноги путались в высокой траве, но я бежала по этой траве, высоко задирая ноги. Бег согревал меня и отвлекал от страха.
 Силы мои сначала удвоились, а потом вдруг оставили меня. Я села на поваленный трухлявый ствол древнего дерева, поросшего лишайником и грибами. Очень хотелось плакать, но было стыдно почему-то. И я молча проглотила свои слезы-сопли:"Нечего раскисать! Встала. Ноги в руки, и марш-марш вперед! К победе коммунизма! Умирать нам еще рановато!" Я сгребла себя в кучку и двинулась, куда глаза глядят.
 И тут мои глаза увидели человека.
 Человек был старый-старый. В старом-старом зипуне. В стеганых штанах, валенках и потрепанном меховом треухе. Он был одет по-зимнему в пока еще летний день. У человека были седая борода, длинные усы и толстая палка в руке. Он шел от березы к березе. Стучал по стволу. Прислушивался, наклонив голову. И шел к следующей березе.
 Я побежала к нему.
 - Дедушка!
 Он оглянулся на меня, кивнул. И ...исчез.
 Я остановилась в изумлении. Через пару мгновений старик показался между деревьями левее прежнего места. Снова  кивнул и исчез. Я пошла к тому месту, где видела его только что.  Еще через пару мгновений старик снова показался между деревьями еще левее. Снова  кивнул и исчез. Я побежала к этому месту.
 - Дедушка! Где Вы?
 Старик снова показался, теперь он был далеко впереди. Он стоял молча и кивал мне. Я подошла к нему совсем близко. Он снова молча кивнул и исчез.
 Мне совсем не было страшно почему-то. Только странно. Как ему удавалось так быстро передвигаться по бурелому и куда он исчезает? Я шла за ним, едва поспевая.   Он двигался гораздо быстрее меня, но каждый раз ждал, когда я подойду к тому месту, где он был только что. Он не улыбался. Не говорил. Только кивал. И в этом жесте было что-то обнадеживающее.
 Спустя некоторое время я уже настолько освоилась, что бежала дальше даже тогда, когда он еще не показывался.
 А потом впереди послышались голоса: "Оля! Оля! Где ты? Отзовись!"
- Я тут!
 И я побежала вперед, туда, откуда меня звали.
 А старик исчез. Но я все равно крикнула: "Спасибо, дедушка!"
 Когда я вышла на поляну, где был разведен костер и готовился пир на весь мир, оказалось, что я уходила всего на несколько минут. И никто не успел встревожиться моим отсутствием. Просто все уже проголодались, а без меня не хотели начинать.
 В моей кепке осталось не так много грибов, но и несколько уцелевших маслят и подберезовиков вызвали всеобщее оживление. Взрослые решили, что после обеда пойдут собирать грибы, а песни у костра отложат до наступления темноты.
 Ночью искры костра летели к звездному небу, гитара тихо стонала и песни разливались шире озера. Анекдоты иссякли. Смех затих. Все были немного грустны. Не печальны, а грустно-задумчивы. Так грустят в новогоднюю ночь. Так грустят в ожидании нового. Пусть это новое и хорошо известно. Но оно меняет что-то в жизни. Так грустят, когда ждут и прощаются не навсегда. Лето закончилось. Закончились каникулы. В понедельник всем  на работу или на учебу. И утром уже не будет такой радости от пикника, а будут сборы грязной посуды, закапывание мусора и сжигание всего, что можно сжечь, чтобы не везти домой ненужное.
 Я засыпала под печальные песни о небывалой любви рябин, кленов и прочих деревьев, когда вдруг услышала шепот профессора:
 - Оля, а ты положила угощение лешему?
 - Кому?
 - Тому, кто тебе указал дорогу к нам.
 - Дядя Гена! Вы о чем?
 - Ну, ты же заблудилась днем, а леший тебя вывел на нас.
 - Дядя Гена, откуда Вы знаете?
 - Дедукция. Конан Дойла читала?
 - Да...
 - Маленькие наблюдения позволяют сделать далеко идущие выводы. Тебя на поляне не было всего пару минут. Ты пришла уставшая, как после долгого бега по лесу. У тебя было два десятка подберезовиков, которые не растут кучно, а только порознь. И еще я слышал, как ты крикнула: "Спасибо, дедушка!". Только один дедушка в лесу может менять время. И это - леший. А ему "спасибо" в карман не положишь. Надо его по-настоящему поблагодарить.
 - Дядя Гена, Вы верите в леших?
 - Он один в этом лесу. Я с ним знаком. В других лесах другие. И не все такие добрые. Ну, идешь? Или боишься?
 - Ничего я не боюсь! А чем его угостить? И где?
 - На пеньке. Вон тарелку с колбасной нарезкой бери и пошли. Я с тобой. Я всегда в лесу оставляю ему что-нибудь. Сегодня у меня ты - компаньон. Только не проболтайся никому! А то меня уволят с работы.
 И мы пошли из круга света в лесную темь.
 Спустя пару шагов я поняла, что осталась одна. Костер светил из-за деревьев нервными сполохами. Песня о морозе была явно не к месту, но звучала очень вдохновенно. Профессор где-то в стороне шуршал травой и с кем-то шептался. А я стояла, как маленькая дурочка, с полной тарелкой колбасы и не знала, куда ее пристроить.
 - Ну, давай ее сюда, что ли. Люблю копченую колбаску. И вареную тоже.
 Из темноты к тарелке протянулась рука. Над рукой сверкнули глаза. И я от неожиданности выпустила тарелку.
 - Молодец! Не жадная! Ну, бывай. До встречи!
И тарелка, колбаса, рука и глаза исчезли в темноте.

 В лесу в любой момент может возникнуть непредвиденное. Многие горожане боятся леса. Но для меня лес имеет силу притяжения, превышающую силу страха. Здесь я могу идти в любом направлении. Здесь я могу остановиться в любую секунду, как только захочу. Только в лесу меня окружают дружественные души, не требующие от меня НИЧЕГО.
 Но они ждут маленького гостинца. Ведь в лес я прихожу в гости.