Тот день врезался в память Марины до мельчайших подробностей. Любовь Матвеевну еще утром перевели из реанимации в отделение терапии после повторного инсульта. Марина сама везла скрипучую каталку по длинным больничным коридорам, торопливо здороваясь с недоумевающими знакомыми. Только в грузовом лифте, от хлопка тяжелой металлической двери, Любовь Матвеевна очнулась, открыла глаза, блуждающим взглядом обвела тесную кабину, и улыбнулась дочке. Улыбка была странной, больше похожей на гримасу, правая сторона лица оставалась неподвижной, из ноздри тянулся пищевой зонд, прилепленный пластырем у переносицы, делая лицо страшным и почти неузнаваемым. «Я здесь, я с тобой мамочка! Все будет хорошо!» - успокаивала Марина, пожалуй, больше себя, сглатывая скопившийся ком в горле, и пытаясь сдержать подступившие слезы.
В палате пожилая санитарка помогла переложить обмягшее тело с каталки на кровать, сетуя на большую нагрузку и маленькую зарплату, дала несколько торопливых наставлений, ворча, и переваливаясь на коротеньких ножках, удалилась. Потом в палату впорхнула белокурая медсестричка, тоненькая, легкая, улыбнувшись, приветливо спросила: «Как дела, бабулечка? Опять к нам?». Быстро и ловко тоненькими пальчиками в синих медицинских перчатках сделала уколы, поставила капельницу, посоветовав привязать здоровую руку Матвеевны бинтом к кромке кровати, чтобы не выдернула зонд и не повредила катетеры. После ее ухода Марине стало спокойнее, она позвонила мужу, не дождавшись ответа, подумала - « опять загулял». Дел было много, и она эту мысль прогнала… за детей не волновалась, все уже взрослые – справятся!
Вечером заглянул дежурный врач, измерил давление и пульс, уходя, обронил – «Тяжелая у Вас мама…»
К ночи больничные шумы стихли, лишь изредка раздавались торопливые шаги ночной дежурной медсестры, да слышен был храпоток дедка из соседней палаты с забавным пушком на голове. «Божий одуванчик» - так про себя назвала его Марина.
Навязчивые мысли не давали уснуть, приглушенный шторой, свет настольной лампы выхватывал из темноты бледное мамино лицо. Марина всматривалась в родные, искаженные болезнью черты, с трудом осознавая, что это она – ее мама. Гордый профиль строгого «учительского» лица, теперь был похож на какую - то мифическую птицу, глаза ввалились, крупный с горбинкой нос заострился еще больше, из приоткрытого рта вырывалось прерывистое дыхание с редкими всхлипами. У Марины противно щипало в носу от запаха лекарств, хлорки, и еще от сладковато - неприятного аромата, похожего на тот, как пахнут покойники. Обрывки мыслей путались, всплывали в памяти строчки, так и невыученных молитв, картинки прошедшего дня мелькали в голове, будто кадры чужого, незнакомого фильма.
И потекли по щекам накопившиеся слезы беспомощности и отчаяния, горячие и соленые, хлынули неудержимым потоком. Вспомнились обидные слова супруга – «Что ты паникуешь? Ведь ничего не изменилось, жизнь продолжается!»
Плакала Марина и не знала, как круто повернет ее судьба. Потянется вереница серых однообразных будней с бессонными ночами, не помогут ее усилия вытянуть маму из болезни, станет она Марине «беспомощным младенцем» на долгие годы, не умеющим не пить, не есть, не разговаривать. Как белка в колесе будет крутиться Марина, разрываясь между мамой и любимой работой. Отдалятся от нее подружки - хохотушки, останется только одна, самая преданная, верная и надежная. Как к ней самой подберется серьезный недуг, и разделится жизнь на «до» и «после». Как рухнет ее брак, длинной в тридцать лет, уже и так «трещавший по швам» от постоянных загулов мужа. И появится в ее жизни «ангел – хранитель», светлый человек, который поможет обрести Марине новые силы, «второе дыхание», но это будет уже совсем другая история…