Одинокий тополь у колодца отжил к зиме свой век. Старая кора топорщится на нём, будто задубелая одёжка. Ленивое солнце повернулось к холоду, высвечивая сухую черноту изнутри.Думает о чём-то тополь, растопырив голые ветки. То ли жить устал, то ли не понял до конца, что близок его конец.
В нескольких метрах от него дед Матвей, присев на уголок притиснутой к забору скамейки, вертит в негнущихся пальцах самокрутку. Выжала все соки из деда жизнь...Сначала- война проклятая, потом- непосильная работа на заводе. Про себя думать некогда было...Родину вон от врага чёрного защитил, а семью свою сберечь не сумел : полицаи сожгли всех заживо...И мать старую, и жену, и маленького дитёнка. Уехал в Богом забытое село, про которое никто и слыхом не слыхал. Просто вышел на чужой станции- и всё...До сих пор в селе и обитает, поломанный навсегда изнутри своей страшной бедой. Через неё переступить так и не смог, одиночкой остался.
На жизнь жаловаться как-то не с руки : хорошие люди всегда сбоку попадались. Да и он в помощи никому не отказывал. И хозяин дед Матвей неплохой. Вон и поленница целая, и дом опрятный. И пенсии махонькой хватает деду. Неприхотливый он. Только вот сломалось что-то у деда внутри...Да и годков поболе девяноста уже. Глаза слепнут, сизым налётом покрываются. Деревянная нога уже не грозит никому, когда он сидит, а устало валяется на земле. Сединой дед давно уже замороженный, с тех самых пор, когда всех своих потерял.
Любит дед своё село, каждую трещинку по дорогам знает. Только одногодки его давно уже на погост сбежали, тишину слушают. Хатка деда на пригорке стоит, так всё село перед ним, как на ладони. Вон, в серёдке, в кучку собралось, а дальше- разбросалось вдоль узкой дороги одинокими хатами.
Слушает дед Матвей, как недалеко от него голосят, ругаются.
- И ладно,- думает,- жизнь ведь...Зато потом мириться хорошо будут.
Ему-то ругаться не с кем. Кот недавно ушёл. Старый стал, видно, место ищет, где покой найти. Дедова хата сегодня , как нежилая. Окошки в небо замерзающее пялятся,дымок белёсый с трубы не идёт. Горбатая крыша недовольно костями поскрипывает, покрывается первым снегом. И какое-то предчувствие лиха пробирает дедову хатку насквозь. Будто с белым снегом навсегда пришла чёрная весть.
Бестолковая жалость к самому себе скукорёжила деда. Тесно стало в груди. Плетями повисли худые руки. Упала недокуренная самокрутка, прожигая снег до земли. Последнее тепло медленно уходило от старика. Сквозь сомкнутые губы прорывался крик, который смог уловить только тополь... От порыва ветра заскрипела кора на дереве, отваливаясь по частям, будто не смогла пережить потери деда...