а влюбившись, она становилась чумной и похожей на пьяную дуру,
и врывалась к тебе, истекая слюной - прямо сталинская агентура.
а по радио кто-то кричал о войне, о пожарах, надоях и боге.
но ни слова о родинках на спине, и о том, как сплетаются ноги,
будто змеи с малиновой чешуёй, будто кольца горячего дыма.
ни о запертой комнате полупустой, что назавтра, конечно, отнимут,
ни о дымчатом снеге в квадрате окна, ни о стёганом одеяле…
нет, ни на каких волнах ни о чём таком не вещали.
говорили про Сирию, доллары, смерть, гей-парады, шоу-бизнес и допинг,
а она продолжала потеть и шипеть, как жаркое в коньячном сиропе,
а она сочиняла тебе имена: мой Тореро, Ахилл, Казанова...
сумасшедшая фрау была влюблена, но приёмник не знал это слово.
и когда облетели чужие сады, и кумиры сменились раз десять,
не осталось ни капли от прошлой воды, полиняли и небо, и месяц,
только СМИ продолжали упорно бубнить чью-то ересь и чьи-то враки.
но ни слова о фрау, что умела любить и горела, как рыжий факел