(Предыдущий фрагмент «3. Со страху лезла женщина на стену. Месть»
из главы «Казнь миледи» романа «Миледи и все, все, все»
http://www.stihi.ru/2017/12/10/9621)
– ...Палаческого ради ремесла,
я выехал сюда, – сказал лильчанин. –
А вышло, что желаю лично зла
за всё ей я сильней, чем англичанин.
Возмездием жонглирует Господь.
Возмездие то ближе, то чуть дальше.
Неважно, чьи подвергнутся кость, плоть
мучениям, а важен суд без фальши.
Игре не затянуться допоздна.
Дрожа и на глазах у всех слабея,
но выставив себя утробой зла,
без слов из-под стола, однако блея,
скукоженная леди поползла
к неугомонным судьям на коленях.
Но разве сердобольного осла
найдёшь среди врагов, столь откровенных!?
Атоса передёрнуло от пят
до вздыбленных волос в миг омерзенья:
– Ну, полный сногсшибательный отпад!
Не улизнуть? Какое невезенье!
Принадлежащий к рою злобных ос
к супруге бывшей бросился Атос,
не замечая жалостливых воплей.
– Шарлотта Баксон, подберите сопли!
Все меры вы превысили давно
терпения людского, но расплата
теперь вас не минует всё равно,
а Бог откроет вам всю прелесть ада, –
Атос был убедителен вдвойне,
не пряча в ножны длинную рапиру. –
МолИтесь! На войне как на войне.
Промеж нас не бывать теперь уж миру.
– Разжалобить глухих господ на раз
смешно и внушено мне откровенно, –
блондинка плавно с полу поднялась,
и слёзы словно высохли мгновенно.
Стряхнув с себя последний прах надежд,
миледи гордо выпрямила спину
и твёрдо вышла в дверь, почти картинно,
не подобрав оставленных одежд.
Тут судьи спохватились и за ней
рванулись вслед и все в дверном проёме
застряли разом. Стало веселей,
но дама шла в отрыв уже и кроме
слуг и коней под ливнем во дворе
не дал Бог ей других ориентиров.
На мокрой поскользнувшись кожуре
и этим избежав пуль конвоиров,
графиня, по собачьи пробежав
петляющею рысью до ограды,
ещё б чуть-чуть и средь высоких трав
сокрылась бы, уйдя, куда ей надо.
Но ласточкой в прыжке наперерез
ей бросился Планше, что был на стрёме.
Успел напрячь он свой поджарый пресс,
невольно напоровшись на изломе
на кончик женской туфельки. Свой вес
вложил он в пресечение побега.
А тут уж подоспел головорез
гасконец, завершив погоню века.
* * *
Как прежде, удручающе страшна,
природу исказила непогода.
Закончен суд. Какого же рожна
с миледи церемониться охота!?
Нежданно быстро для себя самой
была графиня сломлена судьбою;
покорно шла на казнь, не давши бой,
власть рока ощущая над собою.
Дождь утихал, но ветер лишь крепчал.
В людской колонне лица были хмуры,
когда после судебной процедуры
все курс держали на речной причал.
Гримо и Мушкетон влекли миледи.
Путь к бегству перекрыт. Топтать этап
противилась она, но привереде
дышал в затылок злой головотяп.
Злодейку нужно было поскорее
доставить на ту сторону реки.
Достойная картины иль камеи
краса погибнет от мужской руки.
Колонну замыкали мушкетёры,
и бдительный Атос следил за тем,
чтоб у миледи, жёстко взятой в шоры,
с конвоем не возникло скользких тем,
чтоб не было попыток соблазненья
и вешания на уши лапши.
Возможности, как шеи, так и зренья
задействовав и от щедрот души
пообещав по тысячи пистолей
милейшим конвоирам за побег,
она и угрожала же, что вскоре,
коль всё ж она умрёт, то судей всех,
равно как и пособников, ждёт кара.
Её друзья жестоко отомстят.
Шепча то соблазнительно, то яро,
она узрела, как пошла на спад
в чертах Гримо былая неподкупность.
Но что-то уловить успел и граф.
Предусмотрел заранее он трудность
её доставки, зная её нрав.
Река свинцом текла меж берегами…
Гримо раскрыл, как старый дурень, рот
и встал, а Мушкетон, наоборот,
хоть и дрожал, но семенил ногами.
С Атосом вместе подошёл и лорд,
заслышав голос хитрой интриганки.
– Воздействий её чар боюсь, как пьянки.
Чтоб, не дай Бог, не начался разброд,
заменим слуг – на этих уж надежды
теперь нет никакой – обольщены! –
встревожился лорд Винтер. Он уж прежде
сам погорел на Фельтоне. – Сильны
её уловки в битве с простаками.
Но мы не примыкАем к таковым,
опасность видя зреньем боковым.
Ответит ведьма и за Яд в стакане,
и за кинжал убийцы, и за всё.
Её вклад в козни дьявола весом.
Мы раз и навсегда сорвём ей планы.
«Нет, это просто страшный долгий сон»! –
саму себя миледи ущипнула,
но ужас не развеялся, увы.
К тому ж ещё упёрлось в спину дуло –
шагай, мол, веселее, се ля ви.
Походную проделав рокировку,
продолжили мужчины променад.
Свободу ограничить даме рад,
палач готовил загодя верёвку.
Планше с Базеном вышли в свой черёд
на первый план, суровы и брутальны.
Таких не соблазнил бы моментально
ни женский, ни мужской, ни средний род.
Лиса юлила далее напрасно.
Казнить так уж казнить – такой почин
взвалила на себя единогласно
процессия решительных мужчин.
Во тьме шагая к чёрту на кулички,
дошли до места, где от истерички
узнали, что они же не правы.
– Коль волосок один лишь с головы
с моей вдруг упадёт, – кричала стерва
на судей дико, но членораздельно, –
вся наша колоссальная система
всех вас сочтёт убийцами! И денно,
и нощно долг мой – вас предупреждать!
– Она решила: у неё мы в свите.
Её прозренья мы не будем ждать, –
граф дал команду палачу. – Вяжите,
а то уйдёт от нас чертовка вскачь!
Скрутив с невероятною сноровкой
ей руки-ноги крепкою верёвкой,
лильчанин выдал справку, что палач
по жизни не убийца, а всего лишь
один из судей: – Взять вас просто так
и замочить – меня не приневолишь.
Решенье приговора не пустяк.
Поодаль брёвна мрачного причала
накладывались тенью на баркас.
– Я судей тут не вижу! – прорычала
миледи. – Я в упор не вижу вас!
Ещё б стальнЫе наложили узы,
а вдруг я вас в бараний рог сверну!
Вас десять человек! Мужчины-трусы
на слабенькую жЕнщину одну!
– Какая же вы женщина!? Вы – демон!
Исчадье ада! Вас вернуть туда
является для нас священным делом! –
воскликнул граф. – Вы – Общая беда!
– Уж если я виновна, отведите
меня вы к настоящему судье!
Не в вашей же пропасть галиматье!
– Я предлагал вам в лондонском вердикте
всю вашу обнародовать вину, –
съязвил барон. – Что ж вы не захотели
участие принять в моей затее?
– Да жить я, жить хочу! Пусть не верну
я никого из тех, кого сгубила,
но я даю вам слово, что навек
исправлюсь, став бесхитростней дебила.
Я – кроткий от рожденья человек.
Поверьте! Пощадите! Боже! Боже!
Я жить хочу, ведь так я молода!
– Констанция была ещё моложе,
но ваше сердце холоднее льда.
Для жалости к кому-то в нём нет места, –
парировал недрогнувший Атос
и краткостью решительного жеста
власть отдал палачу. С тебя, мол, спрос
отныне за исход святого дела.
– О, сжальтесь! Я отправлюсь в монастырь!
Ужель у вас душа так затвердела!?
– Всё, господа! Жжём за собой мосты!
Закончим этот путь бесповоротно,
не причисляя к добрым именам
того, кого оплакивать не нам! –
сказал Атос, взглянув, лежат ли плотно
верёвочные путы на ногах
у связанной. Увязано на совесть. –
На берегу том сколь угодно плах.
Все пни удобны. Хороша ли новость?
Глумился граф над ней не просто так.
Он этим подавлял в себе к ней жалость.
Не дай Бог, чтобы жалость примешалась
напомнив, что в душе Атос – добряк.
Граф принял близко к сердцу все страданья
прощающейся с жизнью Красоты.
Чувств противоположных ассорти
вносили в душу женские рыданья.
Лильчанин графа репликой отвлёк:
– Мадам, в монастыре уже вы были,
но ринулись оттуда наутёк,
чтоб брата моего сгубить. Сгубили!
Но мы не кровожадное зверьё
и жизни вас лишим по приговору.
Лильчанин поднял на руки её
и с лёгкостью понёс к реке под гору...
(продолжение в http://www.stihi.ru/2017/12/14/2378)