Самое время посмотреть, что я наваял за этот год. Честно говоря, немного получилось. Правда, меня извиняет долгая и напряжённая работа над новой книгой, контузия после её выхода, да и дурацкий мой перфекционизм, который заставляет чрезмерно и мучительно возиться с каждым стихотворением.
Несмотря на скудость плодов 2017-го года, я не буду грузить вас всеми ими. Только сугубо избранными)
Да, и часть этих стихов успела войти в «Плацкартную книгу».
* * *
Мой внутренний Ленинград истаял и обветшал,
Он давно не прикрепляется к пространствам и вещам,
Но там, на Петроградке, словно крепкий зуб, мой дом,
И братья мои ещё не сгинули за кордон.
Крылатые львы, озябли вы на мосту,
Вскрикиваете простуженно:
в Москву, мол, летим, в Москву,
Разбрызгивая позолоту, раскалываете пьедестал.
Пришёл бы я к вам, родные, но выдохся и устал.
Мой внутренний Ленинград, осыпающийся с холста,
Печальны твои кварталы, и невская гладь пуста,
Вываливаются из рамы, обугливаются края...
Но можно там встретить маму с коляской, в которой я.
Молитва
Ну сделай, Господи, для меня
Так, чтобы попросту были живы,
Среди вранья и среди огня,
Все - и любимые, и чужие.
И тот, кто пялится сквозь прицел,
И тот, кто молится о заблудших.
Прости, я лишнего захотел,
Когда земля забирает лучших,
Когда от ярости ножевой
Как будто иглы растут сквозь кожу,
Когда срывается ветра вой...
И всё же ты постарайся, Боже!
Не жду от жизни иных даров,
И не имею такого права.
Глаза открою - закат багров.
Глаза закрою - вода кровава.
* * *
Прощай, семидесятый мой февраль!
Ты старый враль - всё о весне бормочешь.
Умри, тебя нисколечко не жаль,
Ты видишь: март несётся что есть мочи.
Я был зачат в таком же феврале,
В седой любви блокадного разлива,
И Ленинград был первым на Земле,
Кто ждал меня тревожно и пугливо.
Осенний холодок в моей крови,
Февраль, какой же ты захочешь дани?
Балтийский дождик - вспомни, окропи
Мои следы, и лёгкий пар дыханья
Поднимется небыстро в небеса...
Прощай, февраль! Осталось три часа.
Полая вода
Весной приходит полая вода
И старый дом ломает, и деревья,
Пасуют перед этой силой древней
И камни, и литые глыбы льда.
Не устоит и слабая душа,
Её поток сорвёт и покалечит.
Кто думает, что он силён и вечен -
В такие дни не стоит ни гроша.
Останутся пустые берега
И смутные клочки воспоминаний,
Всё это было словно и не с нами.
Немое время, тихая река...
Спасётся только тайнопись корней,
И новый мир произрастёт на ней!
Трава
Мне бы уехать в Сибирь за травой,
Дикой, медвежьей, горячего рода,
Недоглядела однажды природа,
Вот и пробилась под клёкот и вой.
Мне на Таймыре о ней прокричал
Старый шаман, почерневший от гнева,
Он обещал, что обрушится небо,
И покачнётся начало начал.
Он говорил, что ворвётся трава
В каменный день, позабывший о чуде.
Зверь или птица прознают, почуют,
И доберутся, и смогут сорвать,
И принесут: забери и уйди! -
Чтобы увидел я, тая от страха,
Вот, разлетается мир, как рубаха,
Та, что когда-то рванул на груди.
Буду бурханить у тёмной воды,
Буду упрашивать древнего духа,
Чтобы лишил меня зренья и слуха,
Чтобы не видеть мне этой беды...
Смехом подавится птица: "Увы,
Как же наивны, доверчивы люди!
Этой травы больше нет и не будет.
Выдохни, плачь, если сможешь - живи."
Дождь
Дождь лупит словно пулемётчик,
Дотянется, и всех замочит
Вояка, гангстер, террорист!
То врежет очередью градин,
То мокрой ветошью погладит
Испуганный дрожащий лист.
Что за весна! Сочится злобой...
И майский день высоколобый
Ругает время, стынь и власть.
А мне плевать на ваши темы,
Не с этими я и не с теми,
Дождём бы надышаться всласть!
Легко он радости научит,
И уползёт устало туча -
Лохмотья, чёрное рваньё.
Душа омыта и открыта,
И трассеры метеоритов
Летят бесцельно сквозь неё.
Граждане фронтира
Смешные рыцари застоя
Любили женщин и застолья,
И фронду пафосных гитар.
А джинсы - паруса свободы
Нас выделяли из народа
И заменяли божий дар.
Когда ж всё рухнуло, ребята,
И брат опять попёр на брата,
И сдулся этот страшный век,
Мы потерялись в мире зыбком:
Те, кто давал нам «указивки»,
Толкаясь, вылезли наверх.
Мы стали граждане фронтира,
Но в девяностых нам фартило -
Не сгинули, хотя могли.
Нас годы рвали, словно суки,
Не дали помереть со скуки,
Не разменяли на рубли.
...Теперь ворчим по-стариковски,
Когда ночами ноют кости,
И прошлый век шумит в груди.
И говорим себе под утро,
Что это, в общем, было круто,
Но детям - Бог не приведи.
Мальчики
Пахнет ли кровью, воняет цветами,
Что с этой жизнью мы сделали сами?
Где наших мальчиков след?
Не оглянувшись, уходят из дома,
Время горит, как сухая солома,
Вот они, были и нет.
Только по небу следы слюдяные,
Тени от крыльев - и присно, и ныне...
Лучше б - во веки веков!
Чтобы хоть изредка смутные вести...
Если бывает душа не на месте,
Век доживать нелегко.
Вдохом и выдохом, шагом и взглядом
Кажется - вот они, мальчики, рядом,
Что же так сердцу невмочь!
Выкриком птицы, и ветром упрямым,
Шелестом листьев - негромкое : «Мама...»
И отлетевшее прочь.
* * *
Ты поживи ещё долго, моя собака,
Я выгребаю к тебе из ночного мрака,
Из этой жизни, ставшей глухой и плоской...
Ты не грусти, прошу тебя, моя пёска,
Моя ласка, моя бесхвостая человечка,
Ты безгласна, но я слышу твои речи,
Твои плачи, твою за меня тревогу,
Дни собачьи, в которых любви так много...
* * *
Смешные две фигурки на снегу
В сухом потоке белого огня -
Чем я сегодня им помочь смогу,
Глядящий из неблизкого окна?
Они уйдут в свою, другую суть,
Туда, где есть пирог и крепкий чай.
Что стоило через плечо взглянуть,
Что стоило увидеть невзначай
В моём окне дрожащий тёплый свет,
Его не победит упавший снег,
И уловить, что смотрит им вослед
Седой и незнакомый человек...
Тогда бы, может, искрой занялась
Мгновенная и радостная связь.