Под шёпот «Раз... Два...», «One... Two...», «Бир... Ики...»
старух, доковатых в волшбе,
варились, кипели в горшке иль пробирке
сны, мста, перемены в судьбе.
И вдовушки, девки, молодки
при свете шалавых мерцал
к ним крались, готовясь капканы-колодки
защёлкнуть на нужных сердцах;
и тыщи доселе безвинных,
глотнув от некрепкой души
отвара поганок в слюнях воробьиных,
как крысы за дудкою шли...
А нынче не булькают яды;
в горячечность лба или щёк
вгоняют уловки, и формы, и взгляды –
отравы и так те ещё.
И быть мне мертву, а не здраву
от зелий, разбавивших кровь,
когда бы я загодь не сделал потраву
поляны с названьем Любовь...
Сулило ли ад, кущи рая –
почмокав и не разобрав,
я пробовал всё, на себе проверяя
Теорию женских отрав.
Как глазки над партой синели!
Как прядка велась за ушко!
Отрава. Недолгая: в списке у Нели
под сто гарнизонов и школ.
В борьбе с тем, что было б нетленно,
в семнадцать мне стало под сто,
но выстоял. Ампула с именем Лена,
гудя, укатилась под стол.
В познанье, что тошно, что любо,
годятся и эти, и те.
Отрава с губительным именем Люба
повысила иммунитет.
Но, том рецептурный листая
впустую, зазря и вотще,
я яд родниковый по имени Таня
в постели испил и в борще.
На мятых полях того тома,
случаен, внезапен и сжат,
рецептик отравы по имени Тома –
стихия, стаккато, и мста, и истома,
стилет, исступляющий жар...
Со мною цедя «Саперави»,
на стейк выжимая гранат,
с усмешкой жена:
– Да тебя ведь отравит
любая, а ты тому рад.
В угаре молебнов и игр
я прячу в кармане пальто
вонючий флакон с этикеткою «Игорь»,
чтоб не отравился никто.
8 декабря 2017