(Предыдущий фрагмент: «XXVIII. Сей титул прозвучал, как небожитель»
http://www.stihi.ru/2017/12/07/4626)
...Внимания прелата удостоен,
Атос напрягся внутренне и скис.
В картину маслом все просились трое,
но это был пока ещё эскиз.
Бестрепетным Портосу с Арамисом
мечтать о бегстве стало невтерпёж.
Не спросит ли сейчас по старым искам
с них лис матёрый, злой на молодёжь?!
Герои навострили ушки: вздором
не пахло, ну а славы – на сантим.
Атос махнул рукою мушкетёрам:
чего, мол, я за всех за вас... один?..
...Его преосвященство благосклонно,
лукаво улыбнулся: – Господа,
чего вы так бестактно жмётесь скромно?
Я жалобу себе на вас подам.
Бесшумно, словно кони мягколапы,
подъехали друзья и сняли шляпы,
однако без приветственных рулад.
Подъехавшему спутнику прелат
промолвил тихо: – Всё в порядке. Я бы
послал куда подальше сей отряд –
плевать мне на все встречные отряды! –
но лучше б мушкетёров взять с собой.
Мне б не хотелось, чтоб они гурьбой
по лагерю давали волю слухам,
о том, куда я езжу по ночам,
да так, чтоб даже враг в момент прочухал,
где я кому вниманье расточал.
Уж лучше пусть они поедут с нами,
чтоб дольше быть у нас пред глазами.
– Мы, ваша светлость, – смело встрял Атос
в беседу, – благородные дворяне,
а вовсе не безмозглые бараны…
– Ну да, я к таковым вас и отнёс.
– Мы, как в быту, так и на поле брани,
держать умеем слово. На донос
иль сеяние слухов неспособны.
– Не знал я, господин слухач Атос,
что ваше чувство слуха превосходно.
Такому позавидую охотно!
А где ж у мушкетёров языки,
коль сплетничать вам ими не с руки?
– Возьмите слово с нас, коль вам угодно,
и зубы мы сомкнём предельно плотно.
– Дослушайте же главный мой резон
на то, чтоб отложить ваш нынче сон.
На всякий случай, иль на случай крайний,
вы станете надёжной мне охраной.
Прошу вас оказать мне эту честь.
Излишне будет клясться и божиться.
По вашим я глазам могу прочесть,
что мне на вас резонно положиться.
Не хочется попасть в ночи впросак
со спутником нам, коль что вдруг попутно
возникнет, с чем бороться будет трудно
– Всё правильно, ведь в эту пору всяк
маньяк борзеет очень даже просто, –
ввернул Портос – сам мастер сумасбродства.
– Не числитесь вы все в моих друзьях,
но чту с восторгом ваше благородство,
не видя в вас ни подлости, ни скотства, –
откликнулся прелат. – В том вся и соль.
При этакой охране, встретим коль
в пути мы короля, то буду горд я:
мне вправе позавидовать король!
И будет гордость истинно рекордна.
Я как прелат ваш с вами на войне
грехи вам отпустить могу вдвойне.
Готовы ль исповедаться вы мне?
Ужасны ли последствия той ссоры,
к которой вы причастны, мушкетёры?
Ужель не расквитались, Арамис,
пусть не на пике Божьих озарений,
вы тут же шпагой, а не криком бис,
за подлость нанесённых вам ранений?
– Да я и одного не смог стерпеть,
что будет трудно сделать мне и впредь!
Вмиг испытал я боль, обиду, ярость,
хоть мало что ещё о ране знал.
Не свойственна мне в деле только вялость.
Едва я взял клинок, мне показалось,
что мой противник сам же нанизал
себя на острие. Какая жалость!
Он рухнул, что меня уж не касалось.
Я ж просто был намерен отпугнуть
и выставил рапиру лишь чуть-чуть.
– Наслышан я: вы – ас колоть в шпагате.
Какое тут чуть-чуть, когда богаты
вы знанием приёмов вообще!
Вы – просто смерть ходячая… в плаще!
– А я сломал плечо кому-то лавкой, –
похвастался Портос, – Противник сник,
ещё и прикусил себе язык.
А я тогда сказал ему: «Не чавкай!» –
и двинул по зубам. – Опять чуть-чуть?
Похоже, вы на них нагнали жуть, –
нахмурился прелат не очень строго. –
Вам не людей топтать бы, а слоних!
А вы, Атос, что бьёте стёкол много,
кидая в окна недругов своих?..
Противник ваш был долго резво лих?
– Мне помнится, сломал упавший ногу.
Ну, кто-то ж должен был из нас двоих
отдаться милосердью поварих…
Остался он в живых и, слава Богу!
Ну, в общем, пострадавших – всех троих –
немедленно снесли на перевязку.
Им повезло на добрых поварих.
А лысый франт решил купить парик,
чтоб шишку скрыть на лбу. Уж брал бы каску…
– Столь мрачную от вас услышал сказку,
столь полно в вашу бытность я проник,
что, если б не спасенье вами дамы,
я видел бы за вашими «трудами»
лишь вашу самодеятельность в том,
как злостнее нарушить мой закон,
строжайше запрещающий дуэли.
У каждого одна лишь голова –
суд быстро обезглавит тело льва…
Но чтоб слова над вами не довлели,
воспринимайте их, лишь как слова.
– Мы, сударь, очень честные дворяне
и врать не стали даже бы на грани
меж жизнью бы и смертью! – Рад за вас,
поскольку мир людской во лжи погряз.
Направьте же коней своих обратно.
Мы едем с вами к «Красной голубятне»,
где будет убедиться мне легко,
что я, душой к безгрешности влеком,
не стал для вас наивным дураком.
Приятно в отношениях доверье…
Чему-то удивляться лишь начни,
и мир метаморфоз откроет двери.
Для времени разгульного в ночи
знакомая харчевня необычно
смотрелась совершенно нетипично,
как будто обезлюдела совсем.
Не мыши ли летучие со стен
свисали, как единственная живность?
Ни звука в шумный час, ни огонька,
ни выпертого горе-игрока.
Однако, кардинальская решимость
имела почву здравую и тут.
Хозяин заведения без танцев
и песен, иль каких иных причуд,
ночных высокородных ждал скитальцев.
Предупреждённый, он не счёл за труд
избавиться от прочих постояльцев,
а крайне пьяных выкинул в закут.
Прелат происходил не из зануд.
Натура ль проявлялась в нём, порода ль –
себя он всюду чувствовал в седле.
Прелат, оставив свиту всю поодаль,
условным стуком в дверь призвал к себе
того, кто с нетерпеньем ждал в избе
и чья лошадка под седлом стояла
у привязи (ночь путь ей предрекала).
Шушуканье – обычный ритуал.
Всё вызнав в пять минут у великана,
что сел затем верхом и ускакал,
вернулся к мушкетёрам кардинал:
– Всё подтвердилось: драка и финал.
Вам, господа, зачтётся наша встреча.
И будущее наше недалече,
где помощь вам моя придётся в масть.
Плодить себе друзей – вот моя страсть!..
* * *
Высокородные особы
не все ведут себя, как снобы.
Входя с трактирщиком в контраст,
прелат, что спереди, что сзади,
был утончён в любом наряде,
поскольку не был коренаст.
Из дома вышел, гостя ради,
плечист, пузат и голенаст,
хозяин. Он был не в накладе,
но думал, кстати иль некстати,
что гость – всего лишь офицер,
для дамы снявший на ночь номер.
Трактирщик точно б офигел
и от волнения бы помер,
узнай он, что пред ним прелат.
А так… всё выглядело в лад:
вот офицер, видать, матёрый,
ну а при нём – его отряд.
* * *
Прелат вполне сгодился бы в актёры:
роль офицера шла ему, ей-ей.
Оставив не рассёдланных коней,
у крепкой коновязи, мушкетёры
вслед за прелатом в дверь вошли. За ней
с прелатом ждали разные их норы
и разные глухие коридоры.
Князь церкви был герой не только дней:
любил шуршать во тьме ночных теней.
Он сохранил свой мудрый взор фамильный,
но вид имел не боевой, а мирный,
как будто и не к даме шёл прелат.
Послушных мушкетёров, как телят,
прелат загнал в безлюдный зал каминный,
а сам поднялся на второй этаж.
Друзья сообразили, что недавний
произведённый ими эпатаж
(победоносный, доблестный и славный
в обжорном зале) получил вдруг явный
со стороны прелата «одобрям».
И пусть (да, служба – всё-таки, рутина!)
привёл прелат не к бабьим подолам,
но в ночь сидеть у пламени камина
всё ж лучше, чем по воле господина
таскаться по горам и по долам...
(продолжение в http://www.stihi.ru/2017/12/12/2211)