Только в июне бывают такие вот облака,
словно взбитая вата, сажей тронутая слегка.
И когда они проплывают над городом,
кровельную не тронув жесть,
кажется, будто кто-то за ними есть.
Ветхозаветный бог с большой буквы "б".
Одесную архангел, играющий на трубе.
Рядом с ним пророки-апостолы всех мастей
подпевают нестройно, и он говорит: "Честней".
И тогда вдруг на небе воцаряется тишина,
слышно только тихонько наигрывает зурна.
Не любовью единой на свете жив человек.
От любви всегда остаётся только пепел и снег.
Новым побегам предшествует листопад,
ум просыпается, будучи погруженным в ад.
Говорят в аду пытают не пламенем — льдом.
Каждая строчка дается большим трудом.
Смысл жизни сводится к добыванию лайков,
эго проглатывает их как чайка.
Безразличие самый бессмертный грех,
искупление крепко как грецкий орех,
но когда скорлупа распадается на осколки,
ядрышко меньше чем зуб полевки.
Старый конь хуже новых двух в борозде,
закопай его с миром не в обиде, да во христе.
Боль способствует самоактуализации:
есть решетка — будет кристаллизация.
Киноварью расписан закат над нами,
тополя в дали застыли как оригами,
на окраинах города вырастают из пустоты
муравейников-новостроек светящиеся хребты...
Тайный апостроф, двацать пятый кадр,
златокудрый амур, безумный кадавр —
любовь путешествует за мной по пятам,
скрежещет скрипично, стучит в там-там.
Непривычен профиль, невнятен фас,
если б не этот голос, я бы уже погас.
Как экран неприкасаемого смартфона.
Я привык к перегрузкам, сердце мое из тефлона.
Ведь всего важней, из чего ты сшит.
Поролон, стекло, пластилин, самшит...
Но подводит голос, рука дрожит —
пятипалая ветка клёна.
И земля кружится, спешу за ней,
все двоится, и он говорит: "Сильней".
И я отвечаю, как будто в бреду:
"На меня поставил? Не подведу".