В лифте нас было пятеро. Когда что-то пошло не так, один, самого крупного телосложения, встал к дверям и раскрыл над остальными купол серого зонтика:
- Что значит для нас с вами, возлюбленные други мои, Вознесение Господне? Господь вознесся на небо для того...
Второй подстелил соломку.
Третий возвестил:
- Молитесь, и будете услышаны.
Четвертый молчал, ибо не судите…
Пятой была я, которая понимала, что падение в бездну с высоты тридцатиэтажного дома никак не связано ни с религией, ни с философией. Я села на пол, потом легла, закрыв голову руками. Чтобы поместиться, пришлось свернуться калачиком. Прожитая жизнь не проносилась перед глазами, страха и мыслей не было, внутренний холод сковал желудок и печень и постепенно подбирался к горлу.
Пролетев вниз с десяток этажей, лифт остановился. Наступило безвременье. Потом двери открылись, и два пьяненьких техника с удивлением заглянули в кабинку. Я продолжала лежать на полу лифта, когда четверо моих попутчиков начали выходить один за другим. Никто из них не протянул мне руку, чтобы помочь подняться. Да это и не требовалось, потому что взгляд мой застыл на их спинах. Все четыре спины были в крови; и крылья переломаны и неестественно скошены.
- Чего лежим-то? Ушиблись? – спросил высокий техник. А маленький выдохнул недельным перегаром:
- Да, нет. Вон, ни одной царапины.
Я неловко подняла с пола тело, ставшее вдруг неизящным и больным. Отряхнула о колени белые холодные ладони и спросила:
- А где четверо, те, что со мной?
- Да вы одна в лифт на ремонте залезли. Думать же надо. Может, врачей?
- Нет, уже нет, не надо.
Я шла по плиточным квадратикам, медленно, от одной еле заметной капельки крови к другой и думала: «Теперь всё, теперь уже не надо…»