Белая птица поднимается над сгоревшим домом. Пахнет гарью и порохом, и чем-то уже знакомым – сладковатым смертным запахом. Слушай; кто мы – кто мы ныне, с нашей молодостью военной, провожала тебя с утра - не ревела, в стены коридора - только - вцепившись, стояла. И молчала, молчала, молчала, молчала, молчала.
Но над сгоревшим домом поднимается белая птица. Здесь в золу и камни втоптаны белые блюдца, самовар блестящий, чашки. Лежит и дымится деревянный стол. Сюда уже не вернутся.
Но поднимается белая птица – выше и выше, и разевает клюв она, и крыльями белыми машет, выше выбитых окон, выше сгоревшей крыши, выше всех тревог и печалей наших. И сердце мое, горячее и живое, дергается и хочет - всегда с тобою, посреди войны, посреди сгоревшего города, посреди распахнутых глаз, полных горя и голода, посреди военной молодости исковерканной. У сгоревшего дома лежит разбитое зеркало, отражаются в нем белоснежные, кудрявые облака. Белая птица летит, далека она, далека.