Не смотрит ящик – значит, умная,
не прячет годы – значит, мудрая, –
она с улыбкою латунною
идёт, и кутается в нутрию.
И в лифте маленьком, залузганном,
она подолгу ищет кнопочку –
моя учительница русского,
испепелённая всеобучем.
Она щебечет:
– Вот и встретила! –
смеётся, топая по наледи,
а я скрываю сигаретину,
и жгу карман по старой памяти.
Над нами небо разнебесное,
такое ясное, что хочется
умять тарелку геркулеса и
обжить до вечера песочницу.
Она ведёт меня доминами,
она ведёт меня дворищами
туда, где кущами былинными
ютятся дебри полунищие.
А дома Пушкины и Федины,
кровать, баяны отопления,
и коврик – маленький, изъеденный,
с хрестоматийными оленями.
– А ты!..
– А Коля-то…
– А Таня-то…
Под чай с любимою «Коровкою»,
она смеётся незлопамятно
в моё молчание неловкое.
И нет дороже слова «Мишенька» –
я уношу его за пазухой,
с привычной мордой чернокнижника,
в подъезде выплаканной насухо.