Архитектурное вероломство гор,
В отличие от античных зданий
(Еретика-геометра фурор,
Сумма раздробленных ломаных знаний),
Украшает себя не треуголкой фронтона,
А бараньей шапкой курчавой кроны,
Надвинутой на глаза, и рябит немножко.
Овца вдалеке белеет, как хлебная крошка.
В скальной породе едва различимы
Лживые пляшущие личины.
Человечьи лица и бычьи морды,
Одинаково крутолобы, горды.
Лагерем стоят гор палатки,
Врезаны разом, взяты аккордом.
Скулы скалы присыпаны тальком,
Но откровенно щербаты. Всего дороже
Мне то, что ближе к коже, и то, что лижет кожу,
Обкатывая колени округлой галькой.
Желеобразный хрусталик моря
Дальнозорко подрагивает, наводя
Резкость на небо, в толще воды громоздя
Память о всепревосходящем просторе,
Отражая его в своей глуби, в глыбе
(Оживляемой только случайной рыбой)
Маслянистой стекольной массы, для
Каковой мы увязшие мухи, тля,
Пузырьки, вкрапления в кабошоне,
Пыль, скопившаяся в капюшоне
Времени. Истончается пуповина,
Связывавшая меня с сухопутным,
С каждым соленым гребком. Поминутно
Заражаюсь. В длящемся карантине
Остается сбросить в кипящее море шкурку,
Легко, как гимназическую тужурку
В первый сиреневый полдень лета,
Когда пахнет мелом и парта нагрета.