КружАтся снежинки, телеги мелькают,
деревья согнулись и люди гуляют,
и хохот несётся из ближней таверны,
на вывески гибкие дикие серны.
Но вовсе не серны выходят наружу
под ветра порывы, на зимнюю стужу,
выходят скорее оттуда медведи,
котомки несут, в них остатки той снеди,
которою водку они заедали,
а после пивком её внутрь провожали.
Качает их так, словно землетрясение,
решив, что пора поселить в них смятение,
мешает им ровно достойно идти,
препятствия чинит на зимнем пути.
Один завсегдатай уже поскользнулся
и в рыхлый снежок своим носом воткнулся,
он силится встать и ручищами машет,
и, кажется, танец руками он пляшет,
но что-то мешает на ноги подняться,
и с места коварного ретироваться.
На ветке сидела большая ворона,
семейства вороньего явно матрона.
Понравился ей мужичонка лежащий,
почти что спокойный, пока что молчащий.
Ворона-матрона спустилася с ветки
и вспомнила – дома голодные детки,
они подрасти за полгода успели,
но месяц последний не досыта ели.
- Традицию стоит порой нарушать
и детям подросшим едой помогать, -
подумала мудрая бодрая птица,
напомню, воронушка, а не синица.
Котомку «пичужка» давно разглядела,
в неё заглянуть – это ровно полдела.
Засунула голову, рыбку достала
и к детям подросшим тотчас же умчала.
А вместо неё появилась синица,
красивая умная скромная птица,
и песню тому мужичонке пропела,
утешить его она очень хотела…