(рассказ)
Он думал, что со временем память выкинет из его снов те страшные и незабываемые события из жизни. Но чем старше он становился, тем сны повторялись всё чаще и чаще, и это приносило ему невыносимые мучения, а утомительные часы бдения после снов выматывали нервы и уносили теперь уж и пошатнувшееся с возрастом здоровье.
В основном это были сны-воспоминания из его далёкой юности. Счастливые гимназические годы, студенчество, его первую и, как теперь оказалось, единственную в жизни любовь, февральскую и октябрьскую революции, которые перевернули его жизнь, его первые шаги в революционной борьбе и затем работа в аппарате ЧК.
Никто и никогда не мог предположить, что он, Пётр Красильников, сын богатея-купца первой гильдии Красильникова Сергея Васильевича, переметнётся на сторону этих выскочек и голодранцев, вставших у руля власти в губернском городе П. Но это случилось. После октябрьского переворота он стал чекистом.
Ах, эти не проходящие сны… В одних он летал на крыльях любви, в других рисковал, получая очередную порцию адреналина в кровь, но один и тот же сон вызывал страшные мучения, и угрызение совести вызывало всегда слёзы. Почти каждую ночь он приходил, мучил и не без того израненную его душу.
В моей памяти часто всплывают картины из моего далёкого послевоенного детства. Одна из них настолько чётко и ясно засела в моей голове, что я вспоминаю её чаще других.
Раннее зимнее утро. Лучи света еле пробиваются сквозь морозное кружево оконной рамы, но окно в комнате выходило точно на восток, и лучи восходящего солнца, пробившись, начинали играть бликами
на стене и блестящих шариках на щитках моей кровати. Глаза ещё не совсем раскрыты, но сквозь прищур их я наблюдаю эту игру, и чувство какой-то необъяснимой радости наполняет всё моё существо. Так, наверное, бывает только в детстве, беззаботной и чистой поре, когда душа ещё чиста, как лист белой бумаги.
Я открываю глаза, сладко потягиваюсь. Сегодня понедельник... и мне не понятно, почему мама тщательно трёт зеркало в красивой деревянной раме – трюмо, украшение нашей горницы, стоявшее в простенке между двумя окнами. На часах всего ещё семь тридцать утра, и я не никак не пойму, почему мама опять затеяла уборку в доме? Ведь прошёл всего один день от субботы, когда она делала генеральную… и почему сегодня с утра по всему дому гуляет аромат от фирменного( теперь бы его так и назвали) маминого пирога с капустой?
Мама видит меня в зеркале и, не оборачиваясь, не дожидаясь моего вопроса, говорит, что сегодня у нас будет важный гость из области, сослуживец нашего дяди Миши. Дядя Миша, старший мамин брат, работал в Райфо инспектором, правда, я не знала, что это такое таинственное Райфо… Но не в этом дело. Мне, шестиклашке, это знать было необязательно. Но помню точно, что всех важных гостей дядя Миша приводил к нам и даже с ночёвкой, потому что у него был маленький, из двух комнат, домик, да и обстановкой он не блистал. Плюс ко всему жена не отличалась гостеприимством.
Быстренько встаю, умываюсь, одеваюсь и после стакана тёплого парного молока с булкой лечу в школу. После школы, застаю дома застолье, в котором вижу родителей, дядю Мишу и незнакомого мужчину, видно, этого самого областного гостя. К вечеру застолье становится совсем весёлым, и дело доходит до песен и романсов, благо, что мама и дядя Миша прекрасно пели дуэтом под гитару. Было пропето всё любимое и традиционное: про чайку, убитую в камышах охотником «безвестным», и «Вечерний звон», и «Окрасился месяц багрянцем», и «Выткался над озером алый цвет зари» и др. Зимний день быстро клонился к вечеру…
Мужчины вышли подышать (покурить, естественно) на свежий воздух, а мама быстренько накрыла стол к чаю. Пирог успела ещё и сладкий сотворить. Тогда в печках пекли в большей степени пироги, о тортах мы и не слышали. Я спросила маму: « А как мне называть гостя?» Она сказала: « Пётром Сергеевичем».Мужчины быстро вернулись, снова все уселись за стол, мама взялась резать пироги и раскладывать их по тарелкам. Приступили к чаепитию. Но вот что меня удивило тогда.
Все, как было принято в простых семьях пролетарского происхождения, брали куски пирога, откусывали, прихлёбывали чаем. А наш гость отрезал от куска маленькие кусочки и так легко и изящно пользовался ножом и вилкой. А в конце ужина поблагодарил маму и поцеловал ей руку. Моему удивлению не было границ...
Разошлись спать. Гостю было предложено почётное место на диване в горнице. Там же находилась и моя кровать с её знаменитыми никелированными шариками. Я сразу заснула и, думаю, спала бы, не просыпаясь, до самого утра, но среди ночи меня разбудило странное бормотание и как будто всхлипы. Эти звуки исходили от того места, где спал наш гость. Я прислушивалась к ним и долго не могла разобрать слова, которые вместе с тихим плачем доходили до меня. Но одна фраза повторялась чётче и чаще других: «Варенька, милая, прости. Я виноват, я виноват». И снова: «Прости меня, прости меня».
Я никогда раньше не видела и не слышала мужского плача. А он, оказывается, бывает глубже и надрывнее женского. Набравшись смелости, я встала и подошла к дивану. Гость вроде спал, ведь глаза у него были закрыты, но он плакал и умолял простить его. Значит, ему снился какой-то страшный сон. Я пошла в спальню родителей и разбудила маму, сказав, что дяденьке, видимо, стало плохо. Родители поспешили в горницу и разбудили гостя. А он, уже проснувшись, продолжал плакать. И это продолжалось минуты 2-3. Одевшись и извинившись за беспокойство, он отправился с папой курить в холодные сени. Мама прилегла со мной, пока я не успокоилась и не уснула.
Утром, после завтрака, за гостем зашёл дядя Миша, я убежала в школу, родители ушли на работу. Вечером снова был вкусный обильный ужин с вином и водкой. И тогда Пётр Сергеевич после нескольких рюмок поведал грустную страницу своей жизни.
Родился он в конце девяностых годов девятнадцатого века в богатой семье купца первой гильдии Красильникова Сергея Васильевича. Кроме него, в семье был ещё брат, старше его на пять лет. Счастливое, безбедное детство, друзья и подруги из того же круга богатых купцов. Незабываемые годы учёбы в гимназии, затем университет – будущее тоже безоблачное и предопределённое. И, конечно, любовь…
Он полюбил Вареньку ещё в ранней юности, когда учился в гимназии. Маленькая ростом, с фигуркой китайской фарфоровой статуэтки и необыкновенными для русской девушки чертами лица. Карие, миндалевидного разреза, глаза в обрамлении густых чёрных ресниц и бровей, маленький прямой носик и пухлые губки, похожие на нераскрывшийся цветок красного тюльпана. И волосы цвета воронёной стали… Видно, примешалась когда-то к русской крови кровь от тюрков в те времена, когда Русь и Великая степь воевали.
Они много времени проводили вместе. Ходили в театр, пересказывали друг другу интересные страницы полюбившегося романа или рассказа, читали до упоения стихи поэтов Серебряного века, ходили на каток в городской парк иль просто подолгу гуляли вечерами по центральной улице города, на которую стекалась не только молодёжь, но и люди старшего возраста. Словом, они не мыслили жизни друг без друга. Родители были давно знакомы и одобряли их отношения, мечтая в будущем породниться.
Шло время. Петя поступил учиться в университет и уехал в Москву. Варенька осталась в родном городе. Но связь между молодыми людьми не прерывалась. Писали друг другу письма, полные нежности, любви и клятвами о неразлучности до конца дней на Земле. Как только выдавалось свободное время или праздники, Пётр ехал домой к любимой Вареньке, благо, что родной городок находился в 12 часах езды по железной дороге, хотя к этому времени в Москве он обзавёлся новыми друзьями и знакомыми. И эти новые друзья были членами подпольного кружка революционеров.
Что подтолкнуло молодого и обеспеченного студента, сына зажиточного купца, стать на путь революционной борьбы, Пётр Сергеевич и теперь не мог внятно объяснить. Молодость, новые веяния, идеи, поиски острых ощущений… Наверное, всё вместе.
Грянули Февральская буржуазная, затем и Октябрьская социалистическая революции, и Пётр Сергеевич оказался в самой гуще событий. После Октябрьской - молодой, грамотный, активный революционер был откомандирован возглавить ЧК в родной город. Родители не понимали и, конечно, не приняли такого выбора сына. Варенька, вопреки запрету своих родителей, продолжала встречаться с любимым. А тем временем, уже пошла первая волна экспроприации имущества "угнетателей", классовых врагов пролетариата.
Родители Петра Сергеевича, по его совету, сдали добровольно в ЧК ценности, отдали новой власти помещения нескольких лавок, складские помещения, оставив себе только небольшой особняк в центре города. Но разгул изъятия и захвата добра у богатых набирал силу от одного дня к другому. И те, кто надеялся, что это «красное колесо» кто-то остановит, страдали от бессилия и, лишившись всего, арестовывались и ссылались в такие медвежьи углы земли российской, куда, как в известной поговорке, «Макар телят не гонял»…
В один из метельных вечеров той проклятой и очень суровой зимы к Петру Сергеевичу прибежала Варенька с большим саквояжем в руках, из которого она вытащила наволочку из-под думки, набитую сплошь драгоценностями. Она умоляла в слезах спасти родителей от высылки, просила принять взамен выполнения просьбы это богатство. Он возмутился, сказав, что это будет нарушением закона и долга. Говорил ей ещё какие-то малопонятные для неё слова и фразы. Тогда Варенька упала перед ним на колени и сказала, что не уйдёт от него, пока он не пообещает спасти родителей. Это было последней каплей… Пётр Сергеевич поднял девушку с колен, успокоил и, закрыв саквояж, вернул его ей. Пообещав выполнить просьбу, отвёз любимую домой. Но не выполнил... Смалодушничал, боясь крушения своей карьеры. А ведь мог, всё было тогда в его руках.
На этой фразе, Пётр Сергеевич прервал рассказ, обхватил голову руками, начал раскачиваться из стороны в сторону и издавать глухие и непонятные звуки. Потом попросил налить себе ещё рюмку, выпил и, помолчав, продолжил.
Родители Вареньки вместе со старшим её братом были высланы через несколько дней в Зауралье, а Вареньку нашли повесившейся в подвале родительского дома. Пётр Сергеевич в отчаянии чуть было сам не наложил на себя руки, но уговоры и слёзы матери сделали своё дело. Он остался жить, но так и не связал тогда судьбу ни с одной из своих многочисленных поклонниц. А Варенька не оставляла его даже во время сна. Ему снился один и тот же сон: любимая, упавшая перед ним на колени, в слезах молившая его о спасении родителей, и наволочка от знакомой диванной подушки, набитой сверкающими драгоценностями.
Прошло уже много лет после тех трагических событий. Пётр Сергеевич и сам попал под «красное колесо» революции. Был обвинён в измене революционным идеалам как классовый враг, осуждён и отбыл в казахстанском ГУЛАГе полных десять лет. Переболевший цингой, потерявший почти все зубы, с тяжелейшим ревматизмом и надломленной психикой вернулся в родной город. Долго скитался по чужим углам, без работы, без родных, пока не приютила его одна старая знакомая ещё по молодым годам, работавшая до сих пор во власти. Помогла устроиться на работу, добилась его реабилитации, благо, что уже было начало пятидесятых...и теперь они вместе почти десять лет. Он занимает должность инспектора областного финансового отдела. Кажется, что всё более-менее благополучно в жизни, но сон, один и тот же сон, продолжает мучить его и по сей день, и от него не спасают никакие лекарства и алкоголь, который, видно, стал занимать в жизни Петра Сергеевича не последнее место...
Наш гость ещё раз извиняется за вчерашнее ночное беспокойство и просит опять налить ему рюмку водки.