Шепелявили листья промокшие в гулкой тиши.
Под дождями октябрьскими птицы на юг улетали.
Не мечтал о молитве спасительной тот, кто грешит,
Пряча голову в ворот шинели, разорванной псами.
Голосила Вселенная тщетно над пламенем душ.
Упоительный голос Всевышнего лился рекою.
И тонули в ней падшие духом, сорвавшие куш.
Умываясь всегда по утрам только мертвой водою.
Ослепительно ярко при звездах светила луна,
Мотыльки дополняли собою присутствие света.
Этой ночью под дырчатой тканью соснового мха
Умирала седая старуха истлевшего лета.
Пропитался озоновым духом капризный старик,
Копошились под мертвыми листьями жизни остатки.
Этот лес в одиночестве старческом быть не привык,
Он любил до забвенья играть с заплутавшими в прятки.
Всколыхнется вихрастым полетом последний листок,
Закручинятся голые ветки под тяжестью снега.
Вновь пошлет на разведку ветра непокорный восток,
Стариковские пальцы частями уложат в телегу.
А потом, на исходе зимы, он поймет, что всерьез
Приключилась лихая беда, что подсчитана пнями,
Разольется кручина ручьями оттаявших слез,
Отогретых забытой шинелью, разорванной псами.