Ах, какая осень! Туманы, дожди, тучи разгоняет сильный ветер. На асфальте в луже разноцветный лист опавший, кружит по луже, не может дальше лететь.
-- Ты представь себе, что это не лужа, а море. Вот и плавай по нему корабликом весёлым, пока лужа не высохнет или не замёрзнет! А то мечешься, недовольный туда-сюда, расправь разноцветный маленький парус и плыви, плыви, почувствуй себя главным, огромным кораблём в этой маленькой, но только твоей луже! - предлагаю я розовощёкому и беспокойному потеряшке.
Дома так уютно...
Под абажуром муха жужжит мне под ухо, что абажур ей не нравиться, что лампы слишком жаркие, и, что рисунок по краешку уже не нового абажура до неё кто-то разрисовал… Жалкая, мелкая жужжалка! Не понимает своего счастья, что сидит на свету, сытая, в тепле, а не носит её по осенним улицам, и не попадёт она главным капитаном на тот лист-кораблик в маленькой луже…
В тишине, то ли в углу, то ли за дверью кто-то пищит. Открываю неохотно дверь в осень, с телом расслабленным и мозгами растёкшимися по чайному блюдцу…
На замёрзшем, скользком балконе мохнатый добрый фей. Ручки короткие тянет, глазки с мольбой закатывает и беззвучно открывая рот, говорит, говорит, говорит… И ножкой по порогу скрипит, будто птица в силок попала.
-- Ты кто? – спрашиваю я.
-- Твой милый домашний зверь. Я Муз твой!
-- Муз? А Муза кто?
-- Зачем тебе Муза, если я рядом, интеллигентен, аккуратен, щедр и изящен!
Не могла поверить глазам своим! Я представляла помощницу в стихоплетении красивой девой в солнечном наряде со струящейся косой из летнего дождя, переплетённого с разноцветной радугой, с глазами-звёздами, огромными, живыми и вечными как вечная Вселенная, с улыбкой нежной и чистой как у младенца…
-- Муз… Ты мохнатый, круглый с толстым пузом, а ножки твои короткие шерстью совсем заросли, улыбка беззубая и брови на глаза нависли… Шепелявишь и не выговариваешь слова... Что можешь ты?
-- Ты прими меня, возьми в дом, кофе свари мне хорошего, крепкого, обогрей под зелёным абажуром с глупой мухой, не сообразившей вылететь из светлого тёплого пятна.
Выпив кофе, вдвоём хрустя и закусывая солёными кренделями, болтая обо всём, Муз развалился на моём диване, подпёр голову лохматую короткой ручонкой и, закусив мухой очередную чашечку горького напитка, расслабленно начал разговор…
-- Я о таком тебе расскажу, такие темы предложу,рифмы подберу чистейше-гениальные! И будут восхищаться лишь тобою, тобой одной, как несравненной поэтессой! Я научу тебя, как быть реально нереальной, простой и взбалмошною дивой, быть яркой, но не неоновой в софитах, а самой прекрасной и для всех желанной.
Я покорилась воле того, кто взял судьбу мою в свои лохматые руки, который сам вошёл, прошлёпав грязными и босыми ногами по персидскому ковру, съеденному по моему разрешению мелкими серыми молями, уселся на моё любимое место и, закрыв глаза, попивая драгоценный кофе из подбитой белой чашки, чревоугодничал, чревовещая мне новый стих.
И, молча взяв перо, скриплю по школьной тетради в клеточку, делая пометки на красных полях, раскидываю мысли тут и там. Рифмую звуки с облаками, пронизанными светом через необыкновенную синеву, внимаю Всемирному уму, раскрывающему секреты и слышу новые слова - мотивы, слова - рифмы, слова и стихи…
Одна за одной приходят новые строки, которые текут многоводной рекой, неиссякаемой и бурной…
Я искала вдохновенье
В Музе чистой красоты.
Муз пришёл – восторг, волненье!
Я достигла высоты!
Он пузат и толст немножко,
Но красив как Аполлон!
Влюблена в него как кошка!
Побегу-ка я в салон!
На листке поставим точку.
Рифмой я назвала дочку…