Птицы разрывают кожу,
Птицы выползают наружу –
В точке входа в нирвану грязное ложе
И лужи.
Я слышу внутри их хохот,
Петля греет синюю шею.
По стенам ползет нарастающий шепот,
Явь тлеет.
Разбросана кровь кусками,
Скальпель целует лицо.
Так просто быть с вами бескрылым слепым творцом.
Тянуться к зеркалу жадно,
Курить болевой синдром.
В постели зимнего ада пронзать разум черным сном.
И сжимая липкую тьму в объятиях
Стоять так словно бы это последний миг,
Который был сродни чувствам человеческим.
Кричащие в серое небо птицы – очеловеченные,
Гонимые голодом вечным, увечные в своей неизбывной страсти,
Почитают за счастье одно -
жрать
плоть.
Перемалывать зубастыми клювами кости, давясь пеплом,
Простив каждого заклейменного злом, не желая спастись.
Дышит, ширится разлом,
Брызгами нефти.
Оставляя на разорванной коже отметины.
Я закрываю книгу, схожу с пути.
Нет тебя – клекот и карканье хриплое.
Алый снег хрустит,
Рабы страха равнины – живые и неживые.
Стыд –
Чувство погруженных в болота,
Зараженных белой кровью людей.
Агонизируя, воя за миг до… простит кто-то,
но останется тишиной
идейной.
Разбиты ладони когтями птиц и битыми стеклами.
На кончиках ресниц как будто распятый Бог.
Проснись…
Проснись! – декабрь стучит в плащанице пророка.