Тихо в келье монах умирал.
За стеною братья молились.
Молитвой тихой жизнь воспевал,
Слова в голове суетились.
В молитве старинной едва шевелил
Губами души охладелой.
Он чашу свою до конца всю испил,
Закованный тёмной пещерой.
Зыбкие сцены из прошлых лет
Всплывали яркими вспышками.
То улыбаясь, то плача им вслед,
Наслаждался видений обрывками.
Вот он ребёнок. Лучом по глазам
Блеснуло, зажмурился: «Мама!»
Слово-защита понятно всем нам,
Молитва из детского храма.
В чёрном наряде пред алтарём,
Смиренно молясь, улыбался.
Стоял окружённый свирепым зверьём,
Плакал и не стеснялся.
Теперь отстранённый от мира всего
Простым монашеским раем,
Спокойно принял Его Божество,
Не будучи всё же за краем.
Года растянулись, где похож каждый день
В покое душа и тело.
Монах - не работа, это – ступень!
И сердце не охладело.
Пришёл долгожданный этот сей миг -
Простить... Всё отболело.
Многое молча в тиши он постиг
И этому нет предела.
Век не подняв, преставился Богу,
Светом вечерним объят.
Улетала душа к святому истоку,
Где песни святые звучат.
Монахи гурьбою толпятся у кельи…
И вот – лучезарна, краткА,
Улыбка последняя всходит прощеньем
На губах у того старика.
Молча застыли, будто бы поняли,
Что их ожидает в ночИ.
И, преклонив, печально колени,
Готовили тризну они.