(Предыдущий фрагмент: «XXI. Опала или гибель что престижней? Гвардеец»
http://www.stihi.ru/2017/11/20/3159)
...«Лишь бегая от собственной же тени,
причём всегда боясь серьёзно терний
и двигаясь в обход кривой тропой,
найду ли я своё предназначенье?!
Остаться вправе я самим собой!
Чуть что и вместо компромисса – бой!
Не совесть ли давать мне порученья
единственно вольна?! Мол, я с тобой
и в первый ряд, и... в качестве штабной», –
герой рискнул пойти на исключенье
из правил, в пику планам Ришелье.
Гасконец предпочёл (не ошалел)
свободный выбор, ради привлеченья
не спящей Смерти, рыскавшей окрест.
Зато теперь нестрашен был арест.
Товарищи вздохнули с облегченьем,
когда их юный друг и побратим
к ним возвратился, жив и невредим.
Гвардейцы из приёмной кардинала,
пристрастно ожидавшие финала,
шипели вслед ушедшему: «Кретин!
Сам сделался персоною нон грата!
Зря думали, что он – ума палата»!..
Портос и Арамис пришли в экстаз.
Гасконец посвятил их в свой отказ
от чина лейтенанта у прелата.
Друзья сказали: – Рады мы за вас!
Гнушаясь стойко ролью ренегата,
вы правы, д'Артаньян! Пути темней,
чем услуженье герцогу за званье,
на свете быть не может! – Дайте мне
подумать. Размышлять – моё призванье, –
Атос, не разделив их ликованья,
смолчал. Зато потом наедине
смутил юнца. – Очередную сшибку
с судьбой вы пережили, друг мой, так,
как должен д'Артаньян, а не мудак.
Но… может, совершили вы ошибку…
– Зато остался с совестью в ладах,
ведь я не ренегат и не лайдак...
* * *
...Шарль уяснил: нет в подвиге халявы.
Щекочет нервы собственный почин.
Возвысит ощущенье общей славы:
отец гордится, зная, чей ты сын...
...Вояку презирать зазря не смейте,
поскольку он заложник быстрой смерти.
Коль смерть не внесена в его контракт,
то всяк прочтёт меж строк. Коль не дурак.
Исследуйте героя с середины
его гасконской сути в год интриг.
Чего в ней больше: чести иль гордыни?
Чего пред зримой смертью он достиг?..
...Пока война не косит всех, как траву,
войска нужны для смотра, и, по праву
любимчика Фортуны, молодцу
не стыдно влиться в ратную ораву
и выглядеть гвардейцем на плацу.
К походу снарядился Шарль во славу
французского оружия – бойцу
не в лом блистать, согласно всем уставам.
Мундир военный юноше к лицу
гораздо больше, чем посмертный саван,
но… Смерть идёт не только к подлецу…
В июне, после смотра на плацу,
герой в составе роты Дезэссара,
оставив де Тревиля и друзей
в Париже наедать при Лувре сало,
при выезде успел в себя до жара
влюбить красотку-мадемуазель
и отбыл на войну под Ла-Рошель...
...Не жизнь, а песня! Или всё ж... распевка?
По вкусу Шарлю новая среда:
«Я думаю, Фортуна мне всегда
готова улыбаться, словно девка»...
...Жизнь парню улыбалась. В смысле та,
что в узких рамках счастья – однодневка.
Пока не скрылось счастье, налетай!..
...Отнюдь не обещая долголетье,
приходит, не взирая на лета,
беспечность – очень вредная черта,
сродни дилемме: а не околеть ли?
Шарль следовал в колонне, ни черта
не видя, что пасёт его миледи.
Без всякой пользы, окромя вреда,
она, как шлюп таможенный на рейде,
в людских волнах застыла. Прямо в сети
незримой слежки сам юнец влетал.
Парижского предместья суета
легко сокрыла от вниманья Шарля
двух киллеров: хозяйку вопрошая
одной безмолвной мимикой своей
(куда смотреть, мол, вправо иль левей),
юнца они узнали и, как стая
волков, за ним последовали в путь –
слуга подвёл коней для ускоренья.
У леди ходуном ходила грудь,
должно быть, от злорадного волненья.
* * *
В войсках узнал гасконец, что почём.
Осада есть осада: скука скукой,
а смертная тоска – всему порукой.
С друзьями на всё лето разлучён,
герой до ностальгических аж стонов
до сентября не видел мушкетёров.
Бойцов дворцовой роты с королём
в войсках дождались вместе с сентябрём.
Но около двух месяцев гасконец
страдал от одиночества, увы.
К ближайшим деревенькам до околиц
гулять в лугах некошеной травы
ходил, не поднимая головы.
Дни жизни до деталей разобравший,
то с цепью неудач, то при тузах,
он думал о Констанции пропавшей,
но чаще всё же думал о друзьях.
Когда ж, мол, вместе выпьем и попляшем?
Тоскливо без друзей. И жизнь – пустяк.
Тупой досуг! С унынием в усах,
без тяги к сослуживцам-лоботрясам,
сверяясь по одним пчелиным трассам,
бродил по пустырям он, как слепой,
но случай отучил шататься разом!
Какому-то наитию обязан,
однажды взор вознёс свой над тропой
и словно впал в столбняк он, несуразен
под дулами мушкетов. На убой
вела сюда Планида, не иначе!
Один мушкет нацелен сквозь плетень,
другой – в густом подлеске враг заначил.
Да, Смерть сквозь оба дула в этот день
взглянула на гасконца однозначно.
Стрелки, не предъявив ему вины,
стволы одновременно навели,
и не успевший выругаться смачно
гасконец мигом рухнул на тропу.
Увидеть не спеша себя в гробу,
он вовремя успел нырнуть под пулю.
Способностью угадывать вслепую
себя он защитил и от второй.
Живучим был юнец по всем приметам!
Стремглав опять поднявшись над тропой,
увидел, как вторая пуля следом
ударила по камешкам туда,
где только что лежал он беззащитно.
Шарль был храбрец, однако, без стыда
дал дёру: вдруг есть третий! Что тогда?!
Бесспорно, участь Шарля незавидна,
покуда враг неведомый в упор
стреляет безнаказанно и метко.
Гасконец удирал во весь опор,
как будто он трусливый малолетка!
Но нет: разумный воин, а не шкет,
он мчал обратно в лагерь по этапу.
Враг перезарядить успел мушкет,
и пуля (Бог храни стрелка-растяпу!)
с гвардейца сбила фетровую шляпу.
Шарль подхватил беглянку на ходу
(лишиться жаль единственного фетра)
и в лагерь припустил быстрее ветра.
Написано, знать, было на роду
гасконцу пулям кланяться, однако,
от ласк их уходить: к чертям интим!
Итог его уловок одинаков:
вояка жив и телом невредим.
«…Жаль головы? Цела. Но жаль и шляпы!
Мне обе до сих пор ещё верны.
Стреляли ларошельцы? Нет. Уж я бы
знал точно! Знать, подсылы? Что ж, пора бы! –
юнца на мысль невольно навели
отверстия от пули в жалкой шляпе. –
То не солдаты. Спорить на пари
готов с любым. А пуль-то было три»…
Упав поздней на все четыре лапы,
чтоб сил быстрей набраться от земли,
гасконский волкодав подумал: «Дни
мои уж сочтены. Не зря стращали
враги! Не ларошельцы, а они
вели охоту! Пуля – из пищали,
а вовсе не мушкетная с войны.
Стреляли не военные. И шаек
разбойничьих в округе вовсе нет.
А значит, это люди леди Кларик
хотят меня отправить на тот свет.
И нет меж нами больше миротворцев.
Единственным-то был сам кардинал»…
На следующий день пять добровольцев,
из тех, кто жизнь продаст за ордена,
потребовалось – дело не тупое –
чтоб дерзко провести средь бела дня
разведку боем или же без боя.
Сидящий в Ла-Рошели враг силён!
Намедни ларошельцы вновь отбили
у королевских войск свой бастион,
а ныне без движения и пыли
по-хитрому затихли живопыры!
Узнать бы, охраняется ли он!
Чтоб не было излишнего базара,
по просьбе капитана Дезэссара,
набрать, ну и возглавить молодцов
был должен д'Артаньян: он не лошара
и самый не тупой из храбрецов.
Гасконец был польщён. Любая свара
с противником давала, и немало,
возможностей добыть себе наград,
а так же стать героями баллад.
К двум первым из гвардейцев Дезэссара
примкнули мигом двое же солдат,
спеша взглянуть, насколько весел ад.
Герой повёл команду по траншее
немедля к бастиону Ла-Рошели,
ведь нужно отличиться позарез,
чтоб чем-то отличаться от повес.
Нестрашно оставаться было в щели –
служил защитой каменный навес.
За сто шагов до долгожданной цели
Шарль оглянулся. С ним отряд... не весь:
гвардейцы рядом, солдатня – исчезла.
Гасконец счёл их трусами, но честно
решил план отработать до конца.
Пошли уже открыто – три бойца
на фоне тихих близких укреплений.
За пятьдесят шагов вновь встали. Гений
военных действий, то есть д'Артаньян,
почуял подсознанием ту грань,
переступать которую опасно
вдвойне. Всё было тихо. Что ж, прекрасно!
Должно быть, бастион и вправду пуст.
Шарль как начальник сделал заключенье,
что дело обошлось без приключенья.
Но не успела вырваться из уст
начальника команда возвращаться,
как дружным залпом из оживших стен
заставили враги бойцов прижаться
к земле – таких внезапных перемен
гвардейцы, ну никак уже не ждали.
Десяток пуль, по счастью унесло
над шляпами в неведомые дали.
Скрывалось в бастионе, как назло,
десятка два стрелков во всеоружии.
Два залпа прозвучавших были дружны,
а трём гвардейцам просто повезло –
в живых осталось прежнее число.
А жить-то всем, по-прежнему, охота!
Гвардейцы развернулись, мол, пока –
и задали немедля драпака.
Едва ли их за то осудит рота.
Один уж очень резвым был, пострел:
удачно добежав до поворота
траншеи, где нестрашен был обстрел,
он, ходу не сбавляя, мчался в лагерь.
Мечтать о том же, как о высшем благе,
отставшим оставалось пять шагов,
но новый залп упорных их врагов
напомнил о превратностях Фортуны.
Товарищ добежать пытался втуне –
Словил-таки назойливую медь.
Как близко ни была от Шарля Смерть,
он раненого бросить не посмел бы.
(Сберечь бы честь при том, что все мы смертны!)
Казалось, было пуль вокруг несметно,
но вот он и спасительный навес!
Ух! Душу пятки приняли на вес!
Пускай известно, что душа бессмертна,
но телу даст команду жить инстинкт,
о чём и проза скажет нам, и стих...
(продолжение в «23. Судьба всё разыграла, как по нотам. Гасконец»
http://www.stihi.ru/2017/11/25/9163)