"осторожно, любимая, не упади", -
говорит один, -
"я скоро приду, повиси пока на одной.
на мизинце, изогни его запятой,
а сорвёшься - пари, ты ведь сильная.
я в тебя верю,
жди.
как закончу дела, приду,
обогрею тебя, оботру,
всё там же будешь висеть - спасу.
скажу: как же так?
в следующий раз береги себя.
ешь больше, пей,
ты мне живая нужнее.
успокоилась?
ну и отлично.
мне по делам скорей".
слова давно стали морфием,
фонарем, светящим из пропасти
его свет отвернулся от гордости,
и направлен на страх одиночества.
вокруг горла слова стали путаться,
цеплять за карниз и за форточки.
сомнения, комплексы множатся,
хоть по швам расползись.
табурет давно опрокинулся,
а он даже с места не сдвинулся:
"как же изящно висишь!"
уже кожа давно бледно-синяя,
губы белы как гипс.
а он все твердит:
"красивая!
"как же красиво висишь!"
пока ты бьешься в конвульсиях
и уже почти пульса нет,
уже нет надежды и веры,
другой тебя спустит вниз.
в себя приводит, жалеет,
отпирает все окна и двери
безвозмездная совесть и верность.
первый скажет: "красивая месть.
но ведь он тощий, бледный,
он рабский и бесхребетный,
цена ему даже не грош.
в нас с тобой – сила и мощь.
ну же, хватить играть,
идёшь?"
_____________
ты, правда, пойдёшь?