1.Песня Мари Мадлен де Комбале
Неведомое манит, а разгадка
дорожкой заманила безрассудной.
Желаньями отравленная сладко,
я знаю: всюду горькое доступней.
Любовью захотела напоить
себя, не разделив Души и тела.
А в жизни за любовью надо плыть
морями, им отдавшись безраздельно.
Изнанку жизни сытой и богатой
не всякому увидеть пожелаю.
Живу я за высокою оградой:
не юная и всё ж не пожилая.
Из девочки я сделалась женой
и Счастья ожидала терпеливо.
Амур мне улыбался: «Блажь иной
твоя не станет – вьётся Счастье криво».
Как может быть унижена жена,
не ведала, что может быть такое!
Душою ни мертва и ни жива,
ходячее я стала просто Горе.
Клялись, сбегая годы: «Мы вернём
украденное Счастье скоро щедро»…
…Амур меня уведомил в ином:
«Свою стрелу Любви не жди от Ветра»…
Арман де Ришелье:
«...Мы – Божьи твари, но не муравьи!
Пускай из нас тут всякий, на кровИ
замешанный, ниспослан маме в дар, но,..
спеша мам огорчить, мы не правы.
Примеры всем известны нам, увы», –
с чего бы это память моментально
подбросила мне ярко, и детально
слова моей племянницы-вдовы?!
Не зря сверкать в моей Планиде стала.
Ряд черт был у Мари нерядовым:
бутон расцвёл на радость всем флористам;
копна волос – с отливом золотистым;
рост с женственностью был сопоставим;
зубов здоровых пухлый рот не стиснул;
над верхнею губой ни волоска!
Лицо с румянцем не было костистым,
с него не стёрла живости тоска.
И тело – не гладильная доска»…
2. Песня Мари Мадлен де Комбале:
К утончённой жизни прошлой безучастна,
кардинально я меняю жизни стиль.
Бог ума мне дал – понять, что я несчастна
и таким, как я, дорога – в монастырь.
Без любви и рано отданная замуж
я теперь себя вручу монастырю.
Не в алькове я – лишь ты, о Боже, знаешь! –
нынче мысленно постель себе стелю.
Нелюбимый муж и женщин не любивший,
подкосил моё ты счастье на корню!
Я – вдова и на правах супруги бывшей
прокормлю свой дух, служа монастырю.
Арман де Ришелье:
«…Неистов в спальне, рьян я и в гостиной.
Блуд в жизни для меня – не главный стимул.
Пренебреженье женщинами – вред.
При обхожденье с женщинами стильном
для них я всюду – яркий экстраверт.
Могу примерить к паркам и гостиным
своё, передаваемое в свет,
уменье в соблазненьях быть настырным.
Шлейф от моих романов много лет
за мною ходит с яркостью комет.
Мари тогда хандрила, в монастырь, мол,
единственный ей путь – другого нет,
пусть даже при наличии монет.
Сестрой, мол, кармелиткой стать – вот стимул
для продолженья жизни в цвете лет,
когда торс – не желе иль не скелет.
Песочные часы, но не стилет…
…Вдова была красавицей. В итоге,
гостить оставшись в дядиных чертогах,
купаться возлюбив в моих восторгах,
на свежих сливках кушая омлет,
Мари была недолго в недотрогах
со мною, да и как ей не сомлеть!
Сторонником я не был правил строгих.
По части дам – и вовсе не аскет.
Вы спросите, в чём дело, и ответ
предстанет неожиданным для многих,
и он отнюдь не ветреный мой бред.
Что скажет мир, на мой взглянув портрет?
Весомы ли грехи, коль брать на вес их?
За всё ль питать к Арману пиетет?!
Арман де Ришелье – инцеста вестник.
Нет, дядя – по рождению не сверстник
Мари, зато какой авторитет!..
В походе средь опасностей и бед
жить здесь – отказ ей дан был наотрез, но…
держать голубку в памяти – не пресно
(хоть лучше ощущать всю целиком).
Я помню, как ей дал тогда надежду
на новые кров, службу, быт, одежду.
Духовные ей сам дал цель и корм,
о чём я не жалею, как и прежде,
душой к своей любимице влеком.
О ней не помнить, значит стать невежей?
Предстало, как вчера, картинкой свежей
всё, что теперь казалось далеко…
Племяшка – кот в мешке, но ведь не зверь же.
Племяннице, недавно овдовевшей,
я дал аудиенцию легко,
навешал комплиментов ей несметно
и вскоре понял: было бы невредно
(без разницы большой, что в ночь, что днём)
гораздо ближе к гостье стать в одном…
Готова поклоняться беззаветно
божественному дядьке, пусть он смертный,
была (то в состоянии инертном,
а то и в импульсивно-заводном)
племянница лицом мила, заметно
подтянута и моложава, но
все годы в браке прожила бездетно,
что было для Мари не всё равно.
Влачить (лишь унывая беспросветно)
жизнь без любви и деток – это дно
мешка существованья – стены всмятку.
Кому же биться радостно в осадке?!
Ещё и сплетни – злые комары!
Молва ей приписала брак в достатке,
но мало кто не знал, что у Мари
с супругом отношенья не в порядке.
Интимное начало в их кроватке
муж полным равнодушьем уморил»…
3. Песня Мари Мадлен де Комбале:
Полжизни прожила – а хоть бы даже треть –
но сердцу в жизни не было просторно.
Имею право я Любви земной хотеть,
а Небо мне внушает: недостойна!
Мужчины говорят, что я ещё вполне
красива, привлекательна, желанна,
но мне от лестных слов, эпитетов, поэм
Любовь просить о патронаже рано.
Мне жить без сладких вин, и тёплых одеял
пришла пора монашенкою в келье.
И мне поможет в том мой дядя кардинал
без диспута: в уме я или в теле.
Арман де Ришеье:
«…Ругала жизнь свою, хоть и бесслёзно,
Мари Мадлен де Комбале серьёзно,
с напором чисто женским ломовым,
что было удручающей молвы,
касающейся вдовушки скабрёзно,
мол, как мужчина муж неуловим.
Мол, муж ей был не муж и спали б розно,
когда б не мёрз он – в койке херувим.
Муж верил, что убыток поправим,
лечил свою потенцию, но… поздно…
…Прелаты, зная, сколь зазвать вдов им,
не знают, сколь оставить было б сносно…
Окрас аудиенции – опросный,
однако не хватало яств и вин…
«Не гугенот я всё ж и не раввин…
продолжить список лень, ну, да и пёс с ним…
Всей Франции: морей, рек, гор, равнин
отдать за плоть Мари пусть невтерпёж, но
я – не кобель, а… церкви исполин»! –
не склонен рисоваться, как павлин,
любуясь сам племянницей безбожно,
пытаясь ей внимать всё ж осторожно,
ох, был я рьян, как все мужчины-львы!
От женской миловидности вдовы
пускай и испытал я втайне дрожь, но,
сначала ей сочувствовал, как должно,
рукой касаясь только головы.
Блистая красноречьем не напрасно,
то ласков с нею был, то деловит
и менторски назойлив несуразно.
Пусть от эффекта губ, очей, ланит
не вырос до фривольности соблазна
накал аудиенции ни разу,
к племяннице тянулся, как магнит,
я снова, независимо от фразы.
Её красот вдовство не умалит.
К блондинкам, что ещё и кареглазы,
стройны (но в рамках сочности на вид),
Арман был полон искренней приязни.
С племяшкой флиртовал он без боязни,
что кто-то с кобелём его сравнит,
над сплетней похихикивая мерзко,
назвав Мари: «Ещё одна метресска»…
* * *
– По части грозных черт не даровит,
Мари Мадлен, – я вам признаюсь резко, –
для вас не Голиаф я, а Давид,
но… пастырь человечьих душ. Без блеска –
я ваш слуга, а во дворцах – ваш гид.
Надеюсь, моё слово будет веско.
– Ах, дядюшка, меня от жизни светской
тошнило и по-прежнему тошнит.
Отвечу я с предельною тоскою,
что лучше проблююсь раз до ста с кровью,
чем в светские разборки окунусь
и на душу повешу чуждый груз.
И чтоб я там рядилась одалиской?!
И чтоб меня ещё любой бес тискал,
поскольку моден в обществе разврат?!
Я думаю о жизни монастырской…
– Зачем?! Оттуда нет пути назад!
К лицу ли монастырский вам наряд?!
Не каждой даме я скажу: «Взбодрись-ка!
Кого отговорить из них был рад,
не назову я поименно, с риском
того, что на себя дам компромат.
– Идти мне в кармелитки не в наклад.
– Упрямство вас не делает успешной.
Конечно, монастырь – не ад кромешный,
но вы ведь не бывали и в аду!
– Жизнь завершить так было бы уместно.
По крайней мере, мне. С душой в ладу.
– Средь кармелиток и без вас уж тесно!
Жалея вас, с ума я тут сойду!
Вы слишком хороши, Мари, прелестны,
особенно сейчас с утра в саду,
чтоб сбагрить в монастырь всю красоту!
Я знаю, вы не можете быть грешны.
Что вдоль, что поперёк, что и промеж мы,
мужчины, изучаем дам. Пот. Труд…
…В расчёте на моральный институт,
нужда в таких, как вы, есть в жизни светской.
Как дочь моей сестры живите тут,
на полном иждивении и с блеском.
– Мечтать… меня сомненья всё ж берут…
самой об этом было б делом дерзким.
Могу ли помечтать я так, хоть раз!
Ну, разве что при вас, чуть-чуть храбрясь.
– Пусть даже горький опыт ваш огромен,
не к месту вспоминать нисколько горе.
Зову не на бокал вина, не в пляс
и не на сон в монашеской каморе.
Как плод моих деяний, а не фраз,
пойдёт жизнь ваша внове не в миноре.
И это всё реальность, а не фарс.
– Как будто сказка в жизни! И со мной ли?!
– Я вижу, что уже нуждаюсь в вас.
Моё расположенье к вам двойное
примите на сегодня, как аванс
на будущность в достатке и на воле.
Житьё отныне будет дармовое.
Я б это, будь я вами, всё вкусил…
В улыбке вашей скепсис вижу... – Сир!
Известна притча мне про мышеловку,
в чьём статусе не нов бесплатный сыр...