(Колхозные страданьица)
Мишка Воробьёв из деревни Кленовики и сам знал, что богоданную жизнь свою в последние годы проводил в непотребстве, а именно в пьянстве беспробудном.
В сущности, какой же он Мишка, - Михал Василич целый, шестой десяток, поди, разменял. По причине того самого непотребства алкогольного, окликали его, как пацанёнка какого: «Мишка», да «Мишка».
А вот супругу его, все деревенские величали не иначе, как Зинаида Никандровна. Была она среднего росточка, но плотных телес бабочка, с окатистой спиной и увесистыми кулачищами. При колхозе ещё, на ферме, быка племенного (тоже Мишкой звали), которого и мужики боялись, она к порядку призывала. Бывало, возьмёт она того баловня гаремного за рожищи, свернёт шею на бочок, а потом и за кольцо ноздряное вцепиться, - бычина и кобенится перестанет. А своего - то Мишку, похоже, жалела она.
Сначала колхоз развалился, а потом и трактор её благоверного по болтику разобрали. Ну и запил мужик, закуролесил. Опохмеляться начал, что в питейном деле, признак самый тревожный. Да ещё старый мотоцикл свой на аппарат самогонный по пьяни обменял. Устроился в сараюшке,- Никандровна из избы – то его турнула. Там и ночевать приладился, и «ЧП» самогонное открыл. Своим деревенским цены на конечный продукт не завышал, помёту куриного не добавлял, марку частного предприятия выдерживал. И сам «на газах» повседневно, и на хлеб да сахар с дрожжами клиентура рублишки подавала.
Обанкротился Мишка Воробьёв одночасно. Прикемарил он как – то рядом с агрегатом, очнулся: - Бой в Крыму, всё в дыму и ничего не видно! – только бутылёчки, тряпицами укупоренные детонируют. Тут люди сбежались, спасибо им. И воробьёвскую избу и соседские, слава Богу, отстояли. А вот сараюшка вместе с «ЧП» Мишкиным в головёшки да в цветмет оплавленный превратилась.
Вот тут – то у Зинаиды Никандровны и взыграло ретивое сердечушко. Вызвала она по телефону двоих сынов из райцентра. Приволокли они батьку малость обгорелого да угорелого на веранду, а маманя туда уж и чурбак, на котором головы курам рубила, заранее приволокла да топор острущий плотницкий: «Всё! – тихохонько она молвила – кончилась моя терпелка, чичас мы голову твою, любимый, лечит будем.» Михаил – то думал, шуткует, мол, Зинушка, вон и сыновья – мОлодцы улыбаются оба – два. Ан, нет – набросили на неопохмеленную головушку фуфайку драную, да ещё рот приговорённому рукавом вонючим заткнули.
Удар пришёлся аккурат по седьмому позвонку. Сила, должно быть, небесная приподняла раба божьего Михаила и поволокла в палестины неизведанные. - Всё, крандец – подумалось мужику, - вон уже и свет, как из фары галогеновой, из тоннеля надвигается. Так и в книжках про смерть – кончину человеческую прописано. Палаты белокаменные, ворота липовые, запашистые с ангелами легкокрылыми на овершьях… Неужто рая Божьего за мучения похмельные грешник удостоился?..
Очнулся страдалец на той же веранде, на диване стареньком. На столе стояла банка поллитровая с водицей клюквенной.
А валенок дедовский чудодейственным стал. Крепко приложила Никандровна его подшитым запятником по отощавшей шее любимого муженька.
С тех пор Воробьёв Михаил Васильевич насчёт спиртного: -ни – ни! Капли в рот не берёт…