(Предыдущий фрагмент: «XX. Встречая грудью всякую угрозу. Гасконец»
http://www.stihi.ru/2017/11/18/7781)
...И свысока, и несколько надменно
хозяин подчеркнул свой глазомер, но
гость сделал вид, что все намёки – вздор.
Кольцо не выставляя на обзор,
для этого меняя позу нервно,
юнец, изобразив наивный взор,
ресницами похлопал чуть манерно.
Мол, незачем читать мне тут мораль.
«Интриги! Кто-то – гвоздь вины. Но я ль?!
Смогу ль когда списать на давность и'гры?
Иль вражий гнёт – на век моя печаль?!
Чуть происки врагов условно стихли –
ловцов призывом я не докучал.
Меня ловушки сами тут настигли!
Но я в них пропадать, не жажду, чай!
На стуле, как... на раскалённом тигле,
в гостях сижу, зубами аж стуча!
Но я не из породы дурачья, –
герой напрягся. В нервах – словно иглы!
И только воля – в качестве врача. –
Угроза кульминации достигла?
Ой, как не надерзить бы сгоряча!
Чего мне ждать от хитрого хрыча»?
Оставшись в роли сдержанного тигра,
прелат довёл бы, даже не рыча,
юнца легко до нервного бы тика,
но в ход пустил лишь шутку сгоряча:
– Есть способ возразить? Начните с гика.
– Кольцо снять проще, чем рубить с плеча.
– Подарком тяготиться вредно. Скидка
на возраст ваш снимает с вас печать
невежества – могу вас воспитать.
Колечка не стесняйтесь! Ведь не пытка
его носить вам, драться в нём и спать?..
...Для юноши не жалко мне прибытка
всех благ, но я вас склонен порицать.
Я – лишь носитель божьего венца.
Вы – слишком изворотливый и прыткий
для юных лет гасконца-сорванца.
Ещё б вам крылья! Ваш кураж – подкрылки?
Вы, шевалье, навроде беса пылкий
и наглый змей! Должно быть, не в отца, –
его Преосвященство без запинки
втирать продолжил перец по крупинке
в растравленную Душу молодца,
с намёком, что он в курсе всех историй. –
И в тот же самый вечер вас глупца
мой Кавуа визитом удостоил.
Ответным же визитом вы, увы,
его не удостоили, что грустно.
– При том, что от рожденья я не трус, но
немилость вашу я предугадал
и предпочёл отвергнуть этот дар
внимания к своей особе скромной.
– За что ж немилость? Не могу взять в толк.
Сказали бы ещё о мести кровной!
Вы доблестно исполнили свой долг
и выполнили с честью порученье.
Я, знаете ль, наказываю тех,
кто склонен проявлять неисполненье.
А вы, продемонстрировав успех
по части исполнения, всего лишь
внушили представленье мне о том,
что ловким преуспеете путём
там, где другие справятся с трудом.
А делать хуже – вас не приневолишь.
Итак, вы не преступник и не вор уж,
а лучший порученец изо всех,
поскольку вам сопутствует успех.
Но и у вас, возможно от волненья,
жаль, не всегда головушка умна.
Припомните и факт неисполненья,
когда вы, наплевав на Кавуа,
послушали своё лишь самомненье,
и что случилось после, как знаменье,
действительно немилости моей...
Намёк был на Констанцию, ведь с ней,
как есть, в отместку Шарлю, поступили
стремглав и зло, пусть методы тупые.
– ...Но вспомните и то, – сказал прелат, –
что до сих пор щадящие условья
поддерживал для вас я, и основа
для этого была. Колоть, стрелять
желающих во Франции – в достатке,
чтоб превратить бы тело ваше в хлам.
У вас же – со здоровьем всё в порядке.
Всё оттого, что я лелею план
сам шлифовать талант ваш, д'Артаньян.
Вас бы направить в нужное лишь русло!
Иначе, как уже я предвещал,
для вас сложиться может быть всё грустно.
Всего-то по отечески леща
отвесить вам стремлюсь, и то условно –
лишь для того, чтоб служба ваша впредь
пошла бы безупречно, гладко, ровно,
чтоб было любо-дорого смотреть.
Я дал бы за бесстрашие вам орден!
Дух мужественный ваш весьма пригоден
к общению со Смертью, в чём обвык.
Садитесь, д'Артаньян! Род благороден
и славен ваш достаточно, чтоб вы
беседой нашей наслаждались сидя…
Прелат, казалось, вовсе не сердит.
Не сразу даже пропустив сквозь сито
вниманья своего такой кульбит,
приёмом тёплым Шарль был с толку сбит.
Прелат продолжил: – Вами не изжито
стремленье находить себе врагов,
но я не числю вас средь дураков,
а образ ваш далёк от паразита.
Тех и других моя не терпит свита,
хоть побеждать всё ж проще простаков.
От ваших многочисленных врагов
я был для вас защитою надёжной.
Терпение моё из берегов
пока ещё не вышло. С честью должной
по доблестному идучи пути,
вы можете и дальше так пойти,
преуспевая в век наш суматошный.
Гасконский волкодав, а не щенок –
дорогу просто так не перейдёшь вам!
– От недругов увёртываться тошно.
От них спасаясь, чуть не сбился с ног.
В Париже я, к несчастью, одинок,
служа врагам отличною мишенью.
– Но живы! Я ведь вас пометил, шельму!
А вы сочли, что просто Бог помог?!
Геройствовать – вот жизненный ваш стимул.
Ну да, вы одиноки, что ничуть
вам не мешало бить по целям, в силу
своих непредсказуемых причуд.
Но вам необходим по жизни кто-то,
способный навести на верный путь.
Врагов, с кем можно горюшка хлебнуть,
ни счесть – о вас лишь думают. Икота
проходит ли у вас когда-нибудь?
Вы прибыли в Париж, карьеры ради?
Решили, удержавшись на волне,
о счастье помечтать, как о награде?
Что ж, многого достойны вы вполне.
– Пока я пребываю в той поре,
когда надежд безумных выше крыши.
Мне есть о чём мечтать, живя в Париже.
– Безумные надежды не для вас.
Вы – человек неглупый априори.
Что в профиль изучая вас, что в фас,
одно вновь повторю: memento more.
Чтоб вам при жизни кое-что успеть,
скажите мне и говорите впредь
мерси за службу в чине лейтенанта,
что я вам предложу, пусть лишь на треть
отдав дань силе вашего таланта.
Пока вам рано большего хотеть.
– Чин лей… никак послышалось мне, вроде!
Да разве ж чин такой мне по годам?!
– Престижный чин в моей гвардейской роте,
командовать которой право дам
вам после окончания похода.
Вы – баловень судьбы и не простак.
– Нет, не могу поверить! Как же так?!
– Поверить трудно? Или неохота?
– Не хуже Каюзака с Беранжу
я, ваша светлость, в гвардии служу
и не скажу о службе, как о драме.
Полк Дезэссара всем хорош – ханжу
зря ищите во мне! Я не тужу,
а от добра искать добра куда мне!
Бросать свой полк мне было бы срамно.
– Но и мои гвардейцы всё равно
так иль иначе служат венценосцу:
одни знамёна носят знаменосцы.
От всех гвардейцев есть монарху толк.
Но вот нюанс: те, кто попал в мой полк,
себя привыкли чувствовать вальяжно.
Вы щепетильны? Ищите предлог,
сослаться на который так вам важно?
Во власти вы каких-таких тревог?
Есть в вашем замешательстве подвох,
иль нужно оправдаться пред своими?
Смущения вполне преодолимы.
Предлог понятен всем: карьерный рост
в условиях кампании. Не так ли?
Вам предлагаю враз и чин, и пост.
Со стороны поймут: вы не прохвост –
и все вопросы станут к вам бестактны.
Лежит ваш путь по счёту раз, два, три
ко мне, что напрямую, что в косую.
– Вы, ваша светлость, вновь ко мне добры!
Пред вашей добродетелью пасую.
Вас словно мне послала Божья Мать.
– Тем более полезно вам узнать,
что эта вот лежащая здесь кипа –
сплошь компромат на вас, причём не липа.
И прежде чем всё это развязать,
о чём толкуют тут авторитеты,
я выкроил сам время для беседы
вновь с вами, храбрый сударь, пользы для.
– Хотя вы, ваша светлость, милосердны,
боюсь, что все надежды ваши тщетны.
Позор порой страшнее, чем петля.
Друзья из мушкетёров короля,
как минимум, сочтут, что я – предатель.
Гвардейцы вашей светлости, увы,
дают обильно пищу для молвы,
мол, каждый мушкетёр – их неприятель.
Ведь вам известна эта неприязнь.
Её перебороть никто не в силах.
И разве ж дело только в командирах?!
Сменить окрас – моральная, но казнь!
Житья от подозрений и придирок
не станет мне совсем, коль я не скот.
Пусть по местам расставит всё поход.
В условиях осады Ла-Рошели
в полгода я, а хоть бы и за год,
уж точно получу медаль на шею
за подвиг на глазах у вас, и всех,
что даст вам повод похвалить и сверх
того ещё поднять меня по службе.
Ну а пока… мне даже мысли чужды
о том, что я расстрою всех друзей.
Сейчас все заподозрят однозначно,
что я продался вам. Что я – тот змей,
что алчно переполз туда, где смачно…
– Что ж, поступайте так, как вам вольней.
У вас – своя душа. И что-то – в ней.
Как, сударь, вы мне тут бы не юлили,
одно мне ясно: это вновь отказ…
Гость понял это так: прочь с моих глаз!
Французский деспот и миледи враз
сплелись в сознанье Шарля в виде лилий
одной сплошной угрозой. Он пропал!
Его раздавит герцог, как клопа!
Опала или гибель – что престижней?..
– Ах, ваша светлость!.. – Паника излишне,
в том смысле, что на вас я не сердит
и даже уважаю вас за выбор.
Да, гордость в вас гасконская сидит.
Не смог я разгадать, увы, всех фибр
души гасконской. С виду две кости,
но на ногах стоите крепко! Стиль
осла-упрямца! Ну а в результате,
угрозы, а они всегда некстати,
останутся над вами, чтоб расти.
Готовы ли сказать вы: «Жизнь, прости»?!
Грозят вам вашей гордости посевы
нешуточными бедами вдвойне.
Под Ла-Рошель я следую, как все мы.
Удастся ль вам, отдавши дань войне,
вновь насладиться берегами Сены?
В сраженье уследить бы мне за всеми!
Вас защищать мне будет недосуг, –
стал голос кардинала строг и сух. –
Вы – удалец, друзей у вас – аж трое,
но… трудно уберечь жизнь и здоровье.
Увижу ли живого я героя?
Случиться может всякое не вдруг:
какой-нибудь загадочный недуг,
иль, в пику героизму, пуля в спину…
Коль что не так, беря вас на испуг,
фантазии пределы я раздвину…
Шарль жив ещё был лишь наполовину.
Пот выступил холодный – парень взмок
и взор свой задержал на пухлых кипах
доносов. В горле он сглотнул комок
и понял: устрашающий намёк
касался личных недругов, таких как
миледи иль из Менга негодяй
и прочие Жюссаки, Каюзаки.
Клубков змеиных или волчьих стай
теперь в любое время ожидай
и все они – грядущей смерти знаки.
И всем им он открыт стал наперёд.
Как только Шарль раскрыл в испуге рот,
прелат надменным жестом отмахнулся
от гордого упрямца, как от гнуса.
Мол, всё – аудиенции каюк.
Не помня, как ушёл, без ног, без рук,
очнулся Шарль, когда уж был в приёмной.
Минуту-две владел им неуёмный
позорный страх, что гнал вернуться вспять,
но Шарль набрался твёрдости опять
при мысли о презрении Атоса.
Как минимум, взглянул на Шарля косо
тот сразу бы, как только нарасхват
все рвали б новость дня: Шарль – ренегат!
Влияние Атоса – гвоздь вопроса.
И похвала Атоса – верх наград,
и страшен негатив из уст Атоса.
Гасконец потоптался, как в бреду,
под дверью всемогущего министра,
опалу наложившего столь быстро,
что Шарль терять стал силы на ходу.
Не сам ли от себя ждал, весь в поту,
команды он сейчас для разворота?
Гасконцу стало дурно. Сразу сник.
Отвергнутый им чин, а также рота,
уже вели к нехватке кислорода.
Рисково поступил он, как кулик,
что хвалит-ценит лишь своё болото.
Пока что всё прошло без закавык.
Пусть шире видит мир поверх народа
де Ришелье – затейник-массовик,
но Шарль ему показывает фиг.
С повинной повернуть ещё не поздно:
вход в кабинет министра не тупик.
Но как на эту слабость глянет грозно
Атос?! Атос бы так не поступил.
Взяв то ли дух свой, то ли просто пыл,
в свои едва не дрогнувшие руки,
в сердцах, а не по жизненной науке,
направил Шарль на волю и на муки
совсем отяжелевшие стопЫ.
Недолго сам с собой он вёл сраженье.
В последний миг почти без возраженья
страх пред грядущей смертью уступил
боязни потерять расположенье
Атоса – старший друг и гУру был
суровым и, как есть, бескомпромиссным.
Отдавшись весь бодрящим этим мыслям,
Шарль сделал сам решительно тот шаг,
не сделав коей, был бы он не Шарль.
Себя ему едва ли было жаль...
(продолжение в http://www.stihi.ru/2017/11/22/9338)