Фонарь, станционные будки,
густой островок сосняка, и поезд,
единственный в сутки,
ушел в голубые снега.
И встретил меня хлебосольно,
един в большинстве должностей,
начальник:
диспетчер контрольный,
билетный кассир, казначей.
Под вечер, разгладив локтями
сучки на дощатом столе,
хрустел я тугими груздями
и галстук ослабил в тепле:
— Я станцию вашу, представьте,
найти предварительно смог
на самой подробнейшей карте
советских железных дорог.
А вывод?
Скажу вам, как «пресса»,
и вы согласитесь со мной, —
большак мирового прогресса
ваш край обошел стороной.
И вдруг захлебнулась атака
в усмешке под тяжестью век,
мол, все это так и, однако,
не так, молодой человек:
— Не будем судить по старинке,
оставьте скептический взгляд, —
на этих таежных глубинках
высоты России стоят.
Отбросим досужие споры,
поверьте мне на слово —
здесь работа идет, без которой
немыслим всеобщий прогресс.
Ищите ж хоть в Тикси, хоть в Минске
свой собственный слиток огня,
быть может, он станет вам близким,
как стали близки для меня —
и этот вокзал престарелый,
и вбитый вдоль насыпи шпунт,
и на шесть простуженных стрелок
лесной остановочный пункт.