Городов грохочущие кручи,
нас каким величьем ни обстань,
но и здесь дремучего дремучей
самолюбий наших глухомань.
Ни темницы жизни, ни просторы
до конца души не потрясли,
и ничто не сорвало запоры,
чтоб склоняться слухом до земли.
И навстречу свету не открыться,
пониманье света обретя,
и воспеть лишь вполовину птицы,
как свистком, дыханье бытия.
Был полёт, но оказался узок
промельк лет, светящаяся щель -
этот мир стрекоз и трясогузок,
золотых июлей быстрый хмель.
Вот и вся отмеренная мера...
Шёл в себя - на одного и счёт,
пусть сюда потом вместится вера:
так бывает... Может, повезёт.
Но и с верой, не отец-пустынник,
не в молитве скромной, а в мольбе
лишь слезой, которой след простынет,
ты себя помилуешь в себе.