И так бывает. Дальше что? –
Окаменел мой мозг,
Ни пальцем повести, ни языком
Железное легкое – любящий бог,
Качающий насосом
Пыльных два мешка
Мои, туда-обратно
Мне не позволит
Заболеть опять, пока
Как серпантин, день за окном
Скользит, а ночь несет фиалки.
Гобелены глаз,
Маяки,
Безымянные голоса
Говорящих мне: «Ты в порядке?»
Надутая, неприступная грудь.
Лежу я, мертвое яйцо
Целиком
В мире всём – не прикоснуться к нему
На белом, натянутом туго
Барабане моей постели
Мои посетители – фотоснимки,
В старомодных мехах, плоская, покойная жена
Жемчугом рот забит.
Шепчут две девочки, их вид
Плосок, как и её «Мы – дочери твои».
Стоячие воды
Покрывают губы,
Уши, нос и глаза,
Прозрачный
целлофан, порвать не в силах я.
на голой спине, лежу плашмя
С улыбкой будды,
Нужды все, желанья
Как кольца отпадают будто
В объятьях огоньки свои сжимая.
Клешня
Магнолии,
От своих ароматов хмельная,
От жизни ничего не просит.
It happens. Will it go on? ——
My mind a rock,
No fingers to grip, no tongue,
My god the iron lung
That loves me, pumps
My two
Dust bags in and out,
Will not
Let me relapse
While the day outside glides by like ticker tape.
The night brings violets,
Tapestries of eyes,
Lights,
The soft anonymous
Talkers: 'You all right?'
The starched, inaccessible breast.
Dead egg, I lie
Whole
On a whole world I cannot touch,
At the white, tight
Drum of my sleeping couch
Photographs visit me-
My wife, dead and flat, in 1920 furs,
Mouth full of pearls,
Two girls
As flat as she, who whisper 'We're your daughters.'
The still waters
Wrap my lips,
Eyes, nose and ears,
A clear
Cellophane I cannot crack.
On my bare back
I smile, a buddha, all
Wants, desire
Falling from me like rings
Hugging their lights.
The claw
Of the magnolia,
Drunk on its own scents,
Asks nothing of life.