В квартире дома городского
Хранила каждая стена
Печаль убожества людского
С верхушки быта и со дна.
В стакан остатки выливает
Мужик трясущейся рукой.
Ко рту подносит, выпивает…
И обретает он «покой».
Покой и в сердце и в сознанье,
Но стены, смерть его приняв,
Вокруг него столпив собранье,
Его ж в несчастиях винят.
Одна стена – про сорок первый:
Целует знамя он с колен.
Потом свидетельствуют нервы:
Назад по Родине и в плен.
Спасая шкуру, извивался
От корма к корму с белых рук.
Страданьем смелых упивался,
Им прибавляя степень мук.
Палач классической породы
Наел и морду и кулак.
Его запомнили народы:
Иван, Абрам, Анджей и Жак.
Стена другая – сорок пятый….
Свободы воздуха глотнув,
Теперь, как враг страны заклятый,
Он в мерзлоту кайло воткнул.
Но в лагерях уже сибирских
К себе послабку заслужить
Пытался так же, как в фашистских:
О том, что видел, доложить
Спешил начальству…. Получилось:
Смотрел за теми, кто с кайлом;
От срока часть ему скосилось;
В судьбе случился перелом.
А в пятьдесят втором на третьей
Стене смотрел на фото он
С пушком ещё до лихолетья,
Под ним старухе снился сон:
Как будто сын домой вернулся
И к людям вышел на поклон:
«Простите, люди, обманулся.
Прогнал чрез ад меня закон.
Но люди парня не простили:
Камнями били, чтоб добить.
Спала старуха, слёзы лились,
Бессильны сына защитить.
Стена четвёртая в раздрае:
Открылась дверь от сапога.
Вошёл сынок: «Ещё живая?»
А мать увидела врага.
И жизнь как с горочки скатилась.
Взорвалось сердце… Умерла….
«Она со мною не простилась
И от меня на век ушла….
Присесть бы выпить с нею рядом
За упокой её души»…
Он пил покойницы под взглядом,
Остатки совести глушил.
Несчастье в марте навалилось
На пятьдесят на третий год.
В стенах страдание забилось, -
Осиротел в тот день народ.
Не тот уход, не то леченье.
Разносят стены странный плач:
И скорби плач и облегченья;
И умер вождь, и сдох палач.
А он всё пил, - ведь умер Некто,
При ком ему и не жилось….
Но без него потерян вектор,
И злости к жизни не нашлось.
24 января 2016г.