(Это произведение в декабре 2015 года завоевало Первое место в Номинации "Народный писатель").
ВЫ НИКОГДА НЕ ЕЗДИЛИ В ВИЛЬНЮС ПРОДАВАТЬ ФАСОЛЬ?
... А сахар? Такой большой мешок,- тяжелый.
Не ездили?
А я ездила в 1996 году, осенью, на поезде Харьков-Калининград.
...Товар купила.
В поезд меня никто не сажал, вещей не нес и никто не встречал
И никто не ждал.
Но все же я съездила и благополучно вернулась.
Хотя тучи тогда уже сгустились, но я этого не знала.
И потому ничего не боялась, а в поезде ночью писала стихи. Ночью они во мне родились, и за неимением письменных принадлежностей до утра пришлось удерживать их в голове.
Мне это удалось.
...Сон был поверхностен и не забыт до сих пор. Незабываема и сама поездка: как сейчас помню фантастику – проверку визы, которой у меня в помине не было. Но пограничник обошел спящую меня – то ли Бог помог, то ли визы ввели только на пробу.
В Вильнюсе моих новоиспеченных поездных друзей из Чернигова на вокзале встретили литовские железнодорожники с большущей багажной тележкой, которую полностью загрузили украинскими продуктами. Мои сахар и фасоль разместили сверху и дружно покатили по ночным улицам Вильнюса в дом к литовке Люси, где мы прокантовались до утра.
Утром добрались до ближайшего базарчика, там я расторговалась, выручки едва хватило на обратный билет и на свитер сыну. Поездка эта была сказочной, и в поезде я увидела сказочный сон: будто живу в Мексике, работаю сборщицей кофе, и меня до треска в ушах любит местный кофейный магнат Диего, такой стеснительный и драчливый. Любовь сметает все преграды на нашем пути, но потом разметает и нас: я оказываюсь во Франции, а Диего в Лондоне. Он учится, а я зарабатываю деньги. Но любовь наша с каждым днем все крепнет и расцветает.
Я ищу его, но теряю все больше, еду все дальше, и, не выдержав разлуки, Диего женится на нелюбимой Веренис. Я приехала из Германии, когда на их свадьбе доедали последний блинчик, обиделась и унесла свою невиданную любовь к Диего в неведомую даль.
Я совсем извелась, скрываясь от него, от его измены и от его любви.
Стоило съездить в Литву, чтобы увидеть такой замечательный сон. Такого и в жизни-то не встретишь и даже не придумаешь нарочно. И вот у меня есть мечта – поехать в Мексику чтобы увидеть настоящего Диего и себя, его Палому, которая на время превратилась в Елену Оливарес, и теперь не собирает кофе, а стала Генеральным менеджером кофейного консорциума.
Кофейные рощи в Мексике такие зеленые и ровные, деревья аккуратные, сборщики в шляпах, а зерна красноватые, похожие на боярышник. Их сушат и обжаривают, а потом продают нам и другим, таким же лодырям и авантюристам, которые везут сумку фасоли в Вильнюс за тридевять земель. Фасоль – ладно, бог с ней, с фасолью, я теперь хочу в Мексику, посмотреть на живого Диего, на Палому, а, главное, на огромные букеты алых роз, которые он ей дарил, после того как нашел. И вот не знаю как мне теперь добраться до Мексики, до этих людей с запахом кофе.
Мечта Диего была такой огромной и радостной, что заменяла ему все: глаза светились неистовым огнем в предвкушении счастья, не позволяя ему сомневаться в его фантастической реальности. Он ликовал и расстраивался, дрался как племенной бугай и хотел дотла сжечь свою плантацию кофе, когда плоды созрели и их надо было собирать. Джокондовская улыбка и неистовый блеск счастливых глаз делали его прекрасным даже в драке, где его лупили кулаками, и таская по земле вырывали его шикарные вьющиеся волосы. Он был прекрасен, когда тактично отворачивался от пристающей к нему жене, постоянно жаждал увидеть Палому хотя бы во сне.
Но утром просыпался под боком у жены и неизменно продолжал великолепные поиски, заглядывая под каждый кустик кофейного дерева. В поисках меня мечта носила его на своих легких крыльях, он порхал, как мотылек, как ветер. Как луч – светил и жег.
Диего находился в капсуле счастья, он ликовал и радовался своим предвкушениям, надеждам, восторгам неминуемой и желанной встречи. В нем разгорелся неистовый костер ликования и радости, освещая и согревая округу.
И в ближайших селениях люди стали радостными и счастливыми, неуемно размножались и работали без устали. А кофе был собран в несметные тысячи мешков.
Диего радуется и радуется и радуется; и все радуются и ликуют вместе с ним.
Он ищет и ищет следы возлюбленной, но неожиданно находит ее, то есть меня – в доме своей бабушки. Но его жена проявляет свое законное коварство и встает между нами и нашей великой любовью. Не дает свершиться немедленным объятиям, которых мы страстно и неудержимо желаем. Вдруг я просыпаюсь и понимаю что вернулась из Вильнюса, и пора покидать вагон, унося с собой прекрасный сон-мечту, купленный в Вильнюсе свитер, пустой мешок из-под сахара и сумку из-под фасоли.
Салфетки, на которых писала стихи, я тоже забрала и несла их бережно в сумке. В поезде и родился мой стих-шедевр «Русский язык»:
Русский язык блещет жёлудем спелым.
...Не шепелявит и звуки не рвёт...
...Можно назвать его лебедем белым,
Что в бесконечный собрался полёт.
Ветрен, любим, и наивен, и громок...
...Нет ему равных, по силе души.
Лирики нежной напев его тонок.
Гневен! – не любит он фальши и лжи.
Русский язык! - родниковая заводь.
Лёгкой кувшинкой к сердечку прильнёт.
Русский язык! - это древности память.
Это сосуд, что напиться даёт.
И не такое сочинишь, когда на тебя надвигаются со всех сторон – то пограничники, то таможенники, то крестоносцы из леса, а то принцы из снов. Вот такая это радость возвращения оттуда, куда тебя никто не посылал.
А тут теперь в Мексику собралась. Как только долги за газ и свет выплачу, так сразу и… Главное – суметь все выплатить и съездить. Ездят же австралийцы и итальянцы и все остальные западные стариканы, путешествуют себе на кораблях и в лимузинах, даже к нам на Север забираются. Так почему бы мне не съездить в Мексику, если я даже в Вильнюсе фасолью торговала, а в Казахстане пшеницу сеяла и жала.
И очень любила я тогдашний целинный простор – такой золотой-золотой, как будто рай земной, а я – посередине. Бывало иду пахоту проверять, а поле бескрайнее, ровное; и пахнет! Потом стали болтать о правах человека и доболтались до того, что мне пришлось ехать в Вильнюс, а вот в Целиноград я теперь никогда не съезжу. Нет его моего любимого города, нет – не существует… И баста. – Вот такие оказались права, что и нарочно не придумаешь и во сне не увидишь.
Но мечта есть, она, как Феникс, возрождается даже из пепла, бывает – из сна, из добродетели. А добродетель, как сказал Радищев, – высший смысл бытия. Молодец Радищев – уважаю. И сожалею, что царица Екатерина II сослала его за вольнодумство, добродетельность, а, главное, за его любовь к Родине, к России. Но что возьмешь с немки, царицы Всея Руси с немецким менталитетом. А еще с Вольтером дружила, философствовала, библиотеку его купила, а Радищева Александра, русского философа и правозащитника – в цепи. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» – это они с Тредьяковским о царях-самодурах.
Чудище конечно обло, огромно и стозевно, но сам Радищев не убоялся его в своем стремлении к истине, к правдивому описанию российской действительности. А оказалось нельзя говорить, что хочется. И был это 1790 год. Всего двести лет до нашего 1990. Всего двести лет! И еще меньше до того, как Николай II подарит драгоценные яйца Фаберже царице Александре Михайловне, тоже, к сожалению, немке.
А народу русскому как тогда, так и сейчас, нечем прокормить обыкновенную курицу-несушку, чтобы вволю есть натуральные яйца и выращивать здоровых сильных внуков, русских добрых молодцев. И никакое чудище не должно этому мешать. А оно кормится и жирует, пользуясь трудом множества людей, пустивших властителя на вершину не только власти, но и ответственности.
И чтобы не стремиться уехать в Мексику, к черту лысому или на целину, надо чтобы на родном хуторе была ДОРОГА, и свою родную землю можно было пахать и засеивать и иметь для этого элементарную солярку и бензин, и газ, и свет. Но чудище все это с радостью продает дяде Сэму, а замученный русский крестьянин не может послать чудище подальше. Так как кого посылать – неизвестно, зело много их развелось.
И крестьянин покупает бутылку, или копает землю лопатой, или гнет мат-перемат, выпуская пар своей невостребованности, безысходности, обиды и ненависти.
А надо чтобы чудища не чудили, а любили свою родную землю и уважали свой народ. Родители – детей, а дети – родителей.
И все по одежке протягивали ножки, и уж если кто-то погибал, то чтобы живые плакали, а не смеялись, а тем более не помогали кому-то умереть, а только помогали бы жить для всеобщего ликования и радости.
Ведь только радость имеет смысл, а дорога к ней начинается от добродетели.
Я делаю остановку в своем Путешествии.
До встречи!
...Любите друг друга и радуйтесь, радуйтесь, радуйтесь!!!
2005 год