Судьбу не выбирают. Гл. 3

               
И вот в семье родилась долгожданная девочка. Баба Глаша сразу поставила условие:
– Шурка, коли назовёшь деушку Пелагеей, как мою маму звали, то, пожалуй, я повожусь,  покуль силы есть. А не назовёшь – к зыбке не подойду.
– Ладно, мама, – согласилась Александра, – пускай будет Пелагея. Теперь у нас точно – семеро по лавкам.
– Теперь тебе ишо надо – пять на печи. Вы хошь малёхонько со Степаном остерегайтесь. При этом деле газету под себя клади. Пускай он симё-то на газету и выпустит.
– Да ладно те, мама, – отмахнулась смущённая Александра.
– Ладно, не ладно, а я дело говорю.

Подросший Васятка  спал вместе со старшими братьями. Летом – на полу, на матрасах, набитыми соломой, которую меняли один раз в году, по осени, обычно после обмолота жита, а зимой – на полатях, которые были устроены под потолком напротив русской печи, но так, чтобы забираться на полати можно было как раз с неё. Там же хранился и лук в корзинах. Спать на них холодными зимами было очень тепло. Подавая Васятку на полати к старшим детям, Александра каждый раз обеспокоенно говорила:

– Робятки, повалите него к стене, а то как бы он не свалился, да как бы вы ненароком не спихнули него вниз. Бреконётся об пол – на раз убьётся парнишка.
Но Васятка крепко спал у дальней стены и падать, похоже, не со-бирался. Для страховки мать, отправив детей на полати, вставляла широкую доску в железные скобы, вбитые по краю полатей, которые предусмотрительно вбил Степан Васильевич.
Старшие дети Генка и Витька на полатях уже не помещались по причине тесноты. Им рукодельный отец смастерил деревянную кровать и поставил её в угол в передней комнате, но за печку-голландку. Там мальчишкам тоже было тепло спать. Родители же почивали на железной скрипучей кровати, а напротив – висела зыбка с новорожденной Пелагеей. Девочка была довольно спокойной, и молока в этот раз у Александры хватало.

Старших братьев у Васятки звали: Генка, Витька, Пашка, Петька, Ванька. Васька к своим двум годам практически ничего не говорил. Мальчик только мычал и показывал пальцем, когда что-то требовалось ему. Родители очень переживали по этому поводу, но решили,

*Полати представляли собой большой настил из досок примерно 60-70 сантиметров от потолка.

что со временем всё наладится, и парнишка начнёт хоть что-то говорить.
Прошёл ещё год. Полечка уже бродила ножками и чётко выгова-ривала «мама», «баба», «тата», только Васька по-прежнему мычал. Старший брат, одиннадцатилетний Генка решил обучать брата разгово-ру. Каждый вечер он сажал Ваську за стол и начинал урок:
– Вася, скажи: ма-ма.
– Мы-мы.
– Тогда: та-та.
– Мы-мы.
И так изо дня в день, пока Ваське вся эта канитель с докучливыми Генкиными уроками порядком не надоела. Он подпёр ручками пухлые щёчки, внимательно посмотрел на брата и сказал, чётко выговаривая каждое слово:
– Пошёл на х…
Генка оторопел:
– Васька, ну-косе, повтори ещё раз, что ты сказал. Мама, ты чула?
Александра была удивлена не меньше сына.
– Васенька, скажи-ко  вдругоредь, что ты только что Гене сказал?
Васька, шмыгнув носом, сказал:
– Пошёл на х…! И не ползи больше!

И всё. И замолчал. Генка и так и сяк пытался разговорить брата, но тот как воды в рот набрал. Пришедшему с поля отцу мать с сыном рассказали, что Васька у них не немко, и что он даже матюгаться умеет. Степан Васильевич не поверил. Но как ни уговаривали Ваську хоть словечушко сказать отцу, он ни единого слова не вымолвил. Наконец Александра сказала:
– Отвяжитесь от робёнка. Придёт время – заговорит.
Время пришло только где-то года через два. Пятилетний Васька играл с котёнком. Они весело носились по двору солнечным июльским утром. Котёнок убегал, а парнишка ловил его. Вдруг котёнок, уцепившись коготками за ствол молодой рябинки, мигом оказался почти на самой верхушке дерева. Разгорячённый игрой Васька полез следом. Он уже залез довольно высоко, как котёнок, прыгая с ветки на ветку, в одно мгновение оказался на земле. Парнишка хотел также спуститься с дерева, но, когда он глянул вниз, страх сковал руки, ноги, гулко застучало сердечко. Судорожно уцепившись за ветку, Васька замер, боясь пошевелиться. Мать, видевшая всё это, шедшая в дом с целью позвать детей ворошить скошенную накануне траву,  сказала:

– Робятки, Васька забрался на рябину. Сидит там и не знает, как сползти с неё. Вы походите по двору, только не смотрите на него, кабыть как не видите, что он на рябине. Пускай он попросит вас пособить спуститься ему вниз. Я тоже выйду. Мама, – обратилась она к свекрови, – а вы с Полюшкой  дома посидите, а то она нам всю картину испортит.
Ребятам интересно: что же будет дальше. Один за другим они вы-скочили  на крыльцо. Александра вышла следом с крынкой жита в руках:
– Куры, куры, куры, цыпа, цыпа, цыпа, – стала она сзывать кур, рассыпая зерно.
– Мама, – сдавленно произнёс Васька с дерева.
Мать сделала вид, что не расслышала.
– Геня, – обратилась она к старшему сыну, – я покуль налажаю снаряду на сенокос, наноси, хороший парничок, воды в бочку. А ты, Витя, дровец охапку-другую принеси к печи, жара-жарой, а топить-то печь всё одно надо. Паша, сбегай  под черёмушный куст за баней, нарви мокрицы чипкам*. А ты, Петенька крылечко подпахни, эвон, с берёзы сколько за ночь семян нанесло. Ванюшка, сбегони в избу, спроси бабу Глашу, не надо ли ней пособить за Полюшкой присмотреть. Робятки, а вы Васеньку не видели?

– Не-а, мама, не видели, – дружно отозвались мальчишки.
– Господи, да где парнишко-то у меня? Куда он запропастился? Бывает, баба Глаша куда него увела? Дак она кабыть с Полюшкой дома сидела? Ванюшка, позови-ко неё.
Баба Глаша, подслеповато щурясь, выбрела на крыльцо.
– Да тута я. Што надо?
– Васеньку мы потеряли. Ты не видела него случаем?
– Да откуль мне видеть-то него? Я только што с *ленивки сползла. Надо батьку сказать, што парень пропал. Вот ишо беда-та. Сичас Полюшку на улку выведу, давно девка проситце, а эвон они с Ванькой и идут.
Тут Васька не выдержал:
– Тута я, тута, – заорал он во всю мочь.
Мать обернулась на крик и подошла к рябине. Следом подбежали дети.
– Васенька, дитятко, да как ты туда попал?

*Чипки – цыплята, ленивка*– деревянная лежанка возле русской печи.

– Как, как? За котёнком полез.
– А пошто обратно не сползёшь?
– Боюсь, – Васька заревел во весь голос.
– Не реви, Васенька, спускайся потихонечку.
– Боюсь. Вдруг да упаду. Пускай Генька лестницу принесёт и по-собит сползти.
– Поди, Генюшка за лестницей.
– Щас, разбежался! Держи карман шире. Я него спущу, а он снова ни с кем  разговаривать не будет. Опять замолчит на два года.
– Вот видишь, Васенька, какая оказия: мне тебя не снять, а Геня за лестницей не идёт.
– Геня, пойди-и-и, – ещё пуще заревел Васька.
– А разговаривать будешь?
– Буду-у-у!
– А не врёшь?
– Не вру-у-у! Поди за лестницей.
С этого времени Васька заговорил, сначала очень неохотно, но по-том ему это занятие даже очень понравилось. И он порой болтал без умолку.
– Васенька, ты пошто эстолько годов молчал? – спросила баба Глаша. – Разве такотки можно?
– А не хотелось,– буркнул в ответ внук.

– Вот ведь мазурик-то. Чего ишо не придумает А баба думала, што ты у нас куимко.
Не надо было ей так называть парнишку. Это слово услышали Петька с Ванькой. Оно им очень понравилось, и они тут же стали обзывать Ваську. Подошедшей матери дети радостно сообщили:
– Мама, а Васька у нас куимко.
– Да что вы, робятушки? Какой же он куимко, коли всё слышит да разговаривает. Откуль вы это словечушко-то взяли?
– Баба Глаша так него назвала.

– Неладно она назвала. Нормальный у нас Васька.
Но прозвище прилепилось к парнишке прочно. И если старшие братья и окликали его по имени, то двое помладше: Петька и Ванька звали не иначе как куимко. Васька кидался на них с кулаками, злился, но братья, отскочив в сторону, продолжали дразнить.
Трое старших мальчиков ходили в школу, а с остальными водилась баба Глаша, которая к вечеру буквально валилась с ног.

Продолжение следует...







Продолжение следует.