Много великих побед одержал библейский царь Давид. Но у каждой медали две стороны. Время отданное войне, отнято у детей. И их воспитанием он занимался недостаточно. История про Амнона и Фамарь имеет предостерегающий характер. Сексуальные инстинкты, а также жажда мести могут подавлять голос разума и людям надо хорошо помнить об этом.
Амнон и Фамарь
1
«Ура! Ура! Героям слава!!!»
Кричат солдатам слева, справа.
И лавровыми венками
Путь устилают, как коврами
Дробь барабанов, смеха звон
Доносится со всех сторон.
Торжественно всё, как на марше,
Ну а за строем, чуть подальше
Под щёлканье кнута бредёт
Толпа пленников, как скот.
Выйдя на мраморный балкон,
Юный сын царя, Амнон,
Пресыщен всем, с тоской зевает,
И даже рот не прикрывает.
Но вдруг Амнон переменился,
Взгляд оживился, заискрился,
Пресыщенный зевок исчез,
В глазах вспыхнул интерес.
Вспыхнув, лицо побагровело…
АГА! Палач взялся за дело.
Амнон, казалось, не дышал,
Он затаился, наблюдал.
Прежде красивые черты,
Стали дики и страшны.
2
Устав, шататься по дворцу
В спальню Амнон побрёл свою.
Вдруг звонкий, словно серебро,
Смех остановил его.
Прислушиваться стал Амнон -
Из женской половины он.
Тихонько, крадучись на звук,
Он проскользнул, словно паук,
Сквозь несколько дверей и вот,
Открыл от удивленья рот,
Увидев в комнате сестру,
Подобно нежному цветку.
Она средь комнаты стояла,
Смеялась, птичкой щебетала,
А две служанки подавали
Ей мерять шёлковые шали.
Взгляд братца хищно засверкал.
Ах, как бы он сейчас желал,
Впиться в вишнёвые уста!
Прильнуть и выпить всю до дна!
Но их отец – он царь Давид!!!
И в жилах принца кровь бурлит.
Кулаки Амнон сжимает,
Как пёс побитый убегает,
С душой надорванной, больной,
Боясь, не справиться с собой
3
Амнон уже который день
Сопит и бродит словно тень.
В глазах тоска, печален лик,
Вдруг друг, Ионадав, возник.
«Амнон, приятель, что с тобой?
Твои глаза полны тоской,
Лишь вздохи издают уста.
Здоров ли ты, дружище, а?»
«Нет, я не болен. Я влюблён!»
Отвечал ему Амнон:
«Сердце моё гнетёт печаль,
Влюбился я в сестру… в Фамарь!
Душе моей покоя нет.
Не тешит ночь, не мил рассвет,
Покоя нет душе моей,
Все мысли лишь о ней, о ней».
Коварный вспыхнул огонёк
В чёрных глазах Ионадава,
Хихикнул про себя дружок:
«А выйдет ничего забава!»
Придав лицу серьёзный вид,
Он сочувственно вздыхает,
Как пёс преданный глядит,
И Амнона поучает:
«Не будь, как малое дитя!
Умом-то пораскинь своим!
С чего бы мучать так себя?
Возьми и притворись больным!»
Принц недоверчиво вздохнул,
Но друг лишь хитро подмигнул:
«А после, будто бы в бреду,
Стони, зови свою сестру.
И только лишь придёт она,
Проси, чтоб девушка сама
Тебя, больного покормила,
И, как бы этим исцелила!»
Амнон заёрзал беспокойно,
А друг его самодовольно
Хихикнул и прищурил глаз:
«Ну, что ты, словно в первый раз…
Не ясно ли к чему клоню?
Ну, что учить тебя всему?»
После «дружеских» речей,
Покраснел принц до ушей,
Но пред очами вдруг возник
Девушки прелестный лик.
Он речи друга не прервал,
И не сказал: «Так не годится!»
Нашёптыванью друга внял
И согласился притвориться.
4
«Ой-йой, ой, йой, болит живот
Горит нутро, бросает в пот!
Сердце! Голова…» - и стон
Искусно издаёт Амнон.
С тревогою глядит Давид,
Как мучается сын, дрожит,
Как боль дитя переполняет,
Как стонет он в бреду, взывает:
«Меня не любят,… брошен я…
Где братья? Где, Фамарь, сестра?
Нет-нет, не нужен никому…
О, как мне плохо… я умру».
«Слуги, лекари, родня,
Спешите все скорей сюда!»
Кричит неистово Давид.
И через миг уже кишит
Подле «больного» хоровод,
Полон тревоги и забот.
Амнон, из-под прикрытых век,
Взглядом охватывает всех.
Взгляд словно растолкал толпу,
И среди всех нашёл сестру.
«Ох, Фамарь, ты здесь, сестрица!
Ох, помоги мне исцелиться!»
«Больной» со стоном просипел
«О, если б только я поел
Из твоих волшебных рук.
Тотчас же б отступил недуг!
Сестрица хлопнула в ладошки,
Улыбка розой расцвела:
«Я испеку тебе лепёшки!
Пусть исцелят они тебя!
Всю душу в них вложу, поверь!!!»
И быстро выскочила в дверь.
Притворно издавая стон,
В сердце празднуя успех,
Вздыхает глубоко Амнон,
И жестом прогоняет всех.
5
Большой поднос из серебра
С лепёшками внесла сестра
«больному» брату. Тотчас тот
Стон протяжный издаёт:
«У двери не стой сестрица
Мне плохо, голова кружится,
Даже дышу я ели-ели.
Будь так добра - неси к постели.
Не допуская мысли злой,
Несёт Фамарь поднос с едой
К постели брата. Вдруг Амнон
Оскалился и, как дракон,
На девицу налетел.
Схватил, затряс и повелел:
«Ложись со мной и будь моей!»
Жутко, страшно стало ей.
Стала молить его она:
«О, брат мой, не бесчесть меня!
Прошу, не надо, не губи,
Порыв безумный укроти!
Ты наш не нарушай закон!»
На что лишь рассмеялся он.
Как не противилась сестра,
Но он сильней был, чем она…
6
Утихли крики, борьба, стон
И, как растоптанный бутон,
Вся в слезах лежит сестра,
Растрёпана, обнажена…
Куда девалась любовь брата?
В нём ненависть ключом кипит,
Нет желанья, как когда-то.
Брезгливо на Фамарь глядит,
И вдруг слуге велит Амнон:
«Тотчас прогнать девицу вон!».
Опухшие от слёз глаза,
На брата подняла сестра:
«Меня? Прогнать? После всего?
Да это… это… это зло
Ещё больше во сто крат,
Чем то, что сотворил ты брат!!!»
Комок к горлу подступает…
Фамарь, шатаясь, проседает,
Но тут девушку младую
Слуга принца подхватил,
И, её едва живую,
Вон за двери потащил.
Тянет и ворчит ей в след:
«Быть тебе здесь не годится,
Как по мне, то вот совет:
Прочь уходи, принц видишь, злится?!»
7
Изорвано в клочья красивое платье
Едва прикрывает её наготу
Уста изрыгают со стоном проклятья
Шатаясь, как пьяная, словно в бреду,
На улицу вышла Фамарь и упала.
Упала, как сбитая птица стрелой,
Рвала своё платье, корчась, рыдала,
Власы осыпая песком и золой…
Сбежались служанки на неистовый вой.
Обступили, склонились над госпожой.
Пытались утешить, прикрыть наготу,
Но та всё металась, словно в бреду.
И вдруг появился Авессалом.
Над сестрою склонился, как над цветком.
Осторожно ладонью провёл по щеке
И вскрикнул: «Кто? Кто посмел зло содеять тебе?»
Но Фамарь лишь рыдает, только хрип изо рта.
«Умоляю, признайся, признайся сестра!!!»
Брат за плечи её трясти начинает
И она на покои Амнона кивает.
Гневом тяжёлым, словно свинцом,
Темнея, наполнился Авессалом.
Взгляд вспыхнул огнём, но он промолчал,
Лишь сестру осторожно к сердцу прижал
И клятву он дал себе самому:
«Отомщу за злодейство! Отомщу за сестру!»
Вскоре и царь о сем деле узнал.
Он любимого первенца гневно ругал,
На что тот печально кивал головою,
Прикинувшись бедной, заблудшей овцою.
В итоге это злодеянье
Не возымело наказанья.
Казалось, что весь царский дом
Стал забывать о деле том.
И зло, содеянное зло,
Камнем кануло на дно.
Но гнев, затаивши в сердце своём,
Всё помнил царевич Авессалом.
8
Всё, как должно проходит своей чередой.
Вот один год прошёл, а за ним и другой.
И казалось, что случай с Фамарью забыт,
И вот уже ласков с Амноном Давид,
И никто даже пикнуть не смеет о том,
Но прекрасно всё помнит Авессалом
Он помнит сестры обезумевший взгляд,
Стенанья, разорванный в клочья наряд,
И, как пеплом себя посыпала она –
С ним по маме родная, родная сестра.
Крепкие корни обида пустила,
Изнутри истязала, змеёю душила.
И он затаился, он выжидал,
И вот, наконец, час отмщенья настал…
Перед Давидом, пред отцом,
Как-то предстал Авессалом:
«О, царь, такой удачный год!
В моих стадах такой приплод!!!
Их первая стрижка! Представляешь отец?!
Оставь ненадолго свой роскошный дворец!
Бери всех сынов! Я с вами хочу
Отметить сей праздник! Радость свою!»
«Я рад за тебя!» - отвечает отец, -
Да будет в стадах ещё больше овец!
Благословенным и вправду был этот год!
Но нужно ли праздновать? Столько хлопот!!!»
К тому же по правде, сынок, говоря,
Много дел накопилось, не решать их нельзя».
«Но, отец мой! – настаивал Авессалом, -
Ты будешь почётнейший гость за столом!
Хоть на денёк или другой!»
Но царь мотнул лишь головой.
Авессалом заволновался,
Сердце часто застучало:
«Неужели не удастся?
Неужели всё пропало?»
И ещё усердней он
Начал умолять царя:
«Тогда пусть брат мой,
Пусть, Амнон,
Уважит, батюшка, меня!
Пускай приедет, я ему
Почёт царский окажу!»
От слов этих вздрогнул отец поневоле.
Ёкнуло сердце, кольнуло до боли,
Царь застыл, царь размышлял,
И сыну так затем сказал:
«Коль так, то пусть едут уважить тебя
Все братья твои, все мои сыновья!»
Лучезарной улыбкой сын царя одарил,
И когда, взгляд потупив, он уходил,
Не заметил Давид в сыновьих глазах
Блеск холодный, колючий, вызывающий страх.
9
Прекрасные звёзды на небе вечернем
Мерцают подобно камням дорогим.
Колдуют стряпухи над угощеньем,
Чтоб гостей удивить уменьем своим.
Пьянящий, щекочущий нос аромат
Заполняет трепещущий воздух вокруг.
На вертелах вращают ягнят.
Румяны они. Их подают.
Дети Давида сидят за столом
Им весело всем. Им всем хорошо.
Шутят, еду запивая вином,
А им наливают ещё и ещё.
И только лишь Авессалом
Не улыбался, не шутил.
Сидел, напрягшись, за столом
И за Амноном лишь следил.
Довольный, сытый и хмельной
Встаёт Амнон из-за стола,
И тост звучит очередной
С призывом «осушить до дна!».
И тут-то вот Авессалом
Знак слугам подаёт кивком
И с криком: «За Фамарь! За честь!
Смерть насильнику! Месть! Месть!»
Быстро, в мгновение одно,
Ножами было пронзено
Тело Амнона – сына царя,
Прямо за пиршеством, подле стола…