Я был один,
И не встревал в затеи.
Не лез куда не к месту, нарожом.
Тоской томим,
Прослыл простым плебеем,
Усталым взглядом провожал кругом,
И не встревал в затеи,
Нарожом.
Убитым не был,
Но и средь живых
Я был без места,
Грешным для святых,
И угомонный от бессилья,
Без брони,
Ловил удары в спину,
И в крови,
Купался вдоволь, наслаждаясь теплотой,
Которую во мне питала кровь.
От дыма задыхался,
и от боли.
Не застонав, лишь молча прохрипев,
Как в клетке старый, отчужденный лев,
Что позабыл все радости охоты,
И молча ходит взад-вперед и вкруг,
Под гнетом,
И под ключ.
И как бы ни было потом,
Безвкусной речи не был отчужден,
За острым словом в свой карман не лез,
Хоть ночью,
И хоть днем,
Без разницы, и без
Какой нибудь затычки на губе,
Я воспевал и пел в своем уме.
Ведь песни мои темные, как мрак,
Свели б любого зрителя с ума.
На ровном счете
как свели меня.