Про деда

Никита Босой
и пускай они там судачат
что нужно людей любить как-то иначе
но я до сих пор вспоминаю и плачу
по деду, что только одно и любил - глупого мальчика
тот дед был жутким пьяницей и забулдыгой
бессовестным и злым, родных мог сдуру осадить мотыгой
но почему-то полюбил он внука с хитрыми глазами и вечно с книгой
да так, как, может, никого в своей пропитой жизни
его он видел только летом, на каникулы
и по приезде веселился дико, как будто праздник у Калигулы
и пил напропалую пиво одного артикула
которое ему внучок таскал за эскимо из “ИП Любимова”
но он хотел ему дать что-то больше и теплее, чем холодные десерты
так что играл с ним и учил всему подряд, давая глупые советы
как материться как сапожник, от старших незаметно уплетать консервы
следить за пасекой, класть шифер и ерепениться как шкеты
ну да, пожалуй, все не то, немного глупо, непонятно
тогда он начал наблюдать за внуком, когда тот утыкался в сборники листков печатных
и понял, что его отраде всего больше надо
и он тогда купил на рынке самый крупный атлас
а внук был занят постижением мира, изучением стран
и дедушки настолько нужен, и, главное, столь красочен и замечателен был дар
что он ему на шею прыгнул и долго бормотал “спасибо дед, ты даже лучше ба”
а дед от счастья отхлебнул стакан, но, кажется, прилично перебрал
и все что помнили потом, так это полон дом пьяных гостей
и ссоры, драки, крики, враки - все это внуку слышалось во сне
но он, открыв глаза, увидел страшную любовь, направившую взгляд в постель
в руках держал топор, и гладя голову, сказал: “я за тебя убью, скажи мне только, я убью их
всех”
и в ужасе закрыл глаза, когда предстали разом перед ним
в клубке сплетясь любовь и смерть, жуть, слезы под безумием
и больше он не мог забыть и принимать без страха деда пропитым
и поскорей уехал в город, оставив грусть в одних, кошмар в других - глазах, слезами налитых
а дед зачах под гнетом рака, метастаз от водки, пива, прочего бухла
и умер, уж не встретив внука и не дожив до рождества
и желтое лицо зачем-то мучило того виной под чтение Псалтыря
и плач, столь непонятный, сколь забавы деда, он утыкал в сугробах января
время - жгут, и спустя десять лет помню только как пили пиво и лимонад на реки береге
и спасибо за первые карты, ведь теперь я их делаю сам, может, только благодаря тебе
я насильно забыл все плохое, даже то, что блестит в забытье, в жутком том полусне
помню только самую сильную в мире любовь, что зависла на топора острие