Слепая ночь ощупывает, вскользь
бросает тени, словно трафареты;
чернит хребты оград, фаланги веток –
вдоль спин домов постукивает трость.
Обводит каждый эркер и балкон,
незримым жестом иллюзиониста,
где каждый штрих, шероховатый выступ –
преувеличен, сломан, искривлён.
Весомость добавляет и объём:
сместив акценты, все изъяны скроет
и всякой вещи даст лицо другое –
лицо, не узнаваемое днём.
Испуган, одинок и неуклюж
выходит свет на улицу из окон
и, падая на землю кособоко,
угрюмо бродит в лабиринтах луж.
Ни скаты крыш, ни фонари, ни сквер,
ни балюстрада вымолвить не вправе
свидетельства о небыли и яви.
Ни звука,
только пальчики химер
из сумрака сплетают кружева –
под взором света их не существует.
Ночь добывает глубину густую
из тёмных ипостасей вещества.
Пределы мрака нравятся вещам:
они, как люди, подлинное прячут
и маскируют облик настоящий,
украдкой улыбаясь по ночам.