Эпиграф:
ОДНА ВСЕГДА РАЗНАЯ, А ДРУГАЯ ВСЕГДА КРАСИВАЯ. ЧУВСТВУЕШЬ РАЗНИЦУ? ИЛИ всё же красоту?
Действующие лица:
Художник. Член союза художников России. 35-37 лет. Брюнет.
Жена с зелеными глазами. Профессиональная натурщица. Модель.
Вакханка-горожанка с рыжими волосами. Случайная знакомая. Натурщица.
Насмешница. Антинатурщица. Поэтическая муза.
Ученица художника, студентка художественного училища. 19 лет.
Рассказчик, он же голос за кадром. Он же Сергей БезБуков. Он, потому что, он везде.
Факты:
Фернанда Оливье, подруга Пикассо, была написана полуголой другим художником.
Всё остальное является вымыслом. Все совпадения – случайны.
Часть 1. Вакханка.
В приличном ателье по производству
Портретов, натюрмортов и пейзажей,
Отличный белый день испачкан сажей.
Но отчего же эти… нервы?
Жена художника, святая стерва,
На тряпки порвала Картину!
Сам «жертва», с обозленной миной,
Не начинал скандала первым.
(На той картине был
Рыжнейший лик
Прекрасной женщины.
Кокетливо морщины
Резали смущенный лоб.
И фоном был час пик
Большого Петрограда.
Ее согласие позировать – награда,
Отдушина, отрада и ограда.
От повседневности, от серости,
От спада.
От выпадов, в конце концов.
Нахалов, критиканов, наглецов.
Толкующих его талант
С позиции слепцов).
Итак:
Стояли целыми изделия керамики.
(Никто еще не вздумал бить посуду).
Не выискал в другом лице – иуду,
А собственное –
Не прогневал громом мимики.
Секунды (в общем) отделяли до разряда.
Как вдруг…
Некстати, статика портрета,
Не нарушая, впрочем, паритета,
Сподвигла к выполнению обряда.
(В семье художника был чудный ритуал -
Жену на «смене фаз», он часто рисовал).
Вскипевший мастер кинулся к мольберту,
Мгновенно кнопкой закрепил бумагу.
(Возникшей музе – орден за отвагу,
В такой момент попавшей к интроверту).
Жена художника, изволила молчать,
Сгущенье красок мужу
передав на откуп,
Потом с него, надеясь, выкуп взять.
(Всегда успеется подарок «накричать»)!
Но поза оставалась грозовой!
Сигналил светофор зеленых глаз:
«Ах, ладно! Пронесло на этот раз!
Сегодня мир. Расслабься дорогой!»
Со столика, стоящего вблизи,
Рука красавицы стянула сигарету,
(Минздравову не следуя совету)
И струйка дыма к потолку скользит.
Художник молча рисовал,
А может быть писал
Или творил.
И кто бы что ни говорил,
Творец в такие миги рисковал.
Остаться не понятным,
Как и пошлым,
Всегда, по сути, означает
Минус.
Для гонорара, славы и признаний.
Всего того что в нас всегда зудит.
Оставим, впрочем, неуместный аудит.
А ведь ему ничто на этом свете
Не дадено за так, по блату и в кредит.
Товарищ по детдому подтвердит,
Его восторженный свидетель.
(Рассказчик ваш).
(Увы! Художник наш
С одиннадцати лет остался сиротой,
Как и его кумир - великий Рафаэль.
Он всякого бы вызвал на дуэль,
Кто посмеялся б над его мечтой).
Вернемся в студию.
- Разденься!
- ЧТО-О-О !?
- И подбери смычок и скрипку.
- Нет только скрипку!
Бросая на жену внимательные взгляды,
Творец добрасывал эскиз.
Натурщица исполнила каприз -
Легли на пол ее наряды.
И рот развратный снова задымился,
Окутывая фаллос сигареты.
Минздрав бы возбудился, и советы
Свои на полку положил. И там пылился.
А что же о «причине» мы молчим?
О той, что жизнь дала картине,
И послужила музою мужчине.
Мы здесь и так давно «торчим».
Та, рыжая, смешная, молодая,
Спешащая в час пик вакханка,
Случайная простая горожанка
По сердцу врезала, снедая.
Их казус подтолкнул.
В объятия друг к другу.
По Питеру метался невпопад
Ноябрьский бродяга снегопад.
Но он тогда и не заметил вьюгу.
А как заметить, если взгляд,
Нашел, запомнил и исполнил ряд
Эскизов на увиденную тему.
В уме металась слабая идея.
И все бы ничего, но за рулем!
Догнал Вакханку он несильно.
И даже скрип колодок до рассудка
Не выстроился сразу.
Лишь по лбу стукнуло.
Так трансформировалась новая идея.
Невольным украшением ее
Вакханка стала.
Своими номерами люди обменялись.
Не маринуя время, созвонились.
И в мастерской ее он рисовал.
Писал, творил и пестовал.
Он пил с ней кальвадос
Практически в засос.
(Одобрил бы Минздрав?
Большо-о-о-ой вопрос!)
Предвосхищая ваш допрос,
(А было что иль не было?)
Не знаю…
Скорее – было…
У них у творческих людей
И чтобы не было..
Да ну…
Да так ли важно, быть или не быть?
Куда важнее: было или нет!
Художник, как талантливый брюнет,
Сумел развить достаточную прыть?
Последние сюжеты он писал сквозь силу,
Фактически той силы не имея,
И руки опускались всё немея,
И всё казалось, катится в могилу.
Но в этот раз творец был увлечен!
Процессом созидания Вакханки.
Действительность не виделась с изнанки,
И смысл жизни был переперчен.
Ему так нравилась ее «волна»,
Она по ходу сессий утверждала:
«Тебе, б мой друг, «гулять» не помешало,
Чтоб жизнь импрессией была полна!
Вернемся в студию.
Распутная натурщица-супруга
Усилила давление на музу.
Её воздействие всегда подобно грузу
И подчиняется закону Гука.
Всё подчиняется ее флюидам -
И скульпторы, и творческие гранды.
Сомнений нет, она для них Фернанда.
Мужьям же Оливье несут обиды.
(Художникам типично из-за женских поз
Стремиться к счету в миллионы роз.
Я б посоветовал Минздраву меморандум
О запрещеньи ввоза роз из Нидерландов).
Вы можете спросить, а что Вакханка
Лечила своей рыжею персоной?
Художник был бесцветною вороной
С душою вывернутой наизнанку.
Часть 2. Насмешница.
«В активе многих есть прогулки
В осенних парках по дорожкам.
На листьях солнечные крошки,
И чистый шаг, пустынный гулкий.
Теперь представьте тропку в горку.
Она, достигнув там обрыва,
Мешая видеть перспективу,
С успехом роль играет створки.
Что там, за горбом перевала?
Какие красочные дали?
Осины скинули вуали,
Меняя платья карнавала?
А может там, чернеет море,
Басят, белея пароходы?
А может, чайки мимоходом
Рыбешке мелкой носят горе?
………….
Ответов нет. Как нет аллеи.
Во снах все это происходит».
Скажу вам по секрету, что картину
Не только эту, а еще с десяток,
Одна Насмешница, любившая «порядок»,
Способна разорвать, как паутину.
Та бестия была замужняя, под тридцать.
До пояса лавина русых линий.
В одежде прописался льдисто-синий.
Характер – океан, когда ярится.
Художника она была достойна,
В том плане, что всегда могла ответить,
«Любые его козни заприметить»,
И вовсе не любила Рафаэля
Она ему на выставке сказала,
Когда он вознамерился обычным
Своим талантом покорить красотку:
Что «ей лапшу на уши - не повесить».
И рассмеялась, глядя на рисунки.
Почувствовав себя озлобленной натурой,
Свои произведения он счел карикатурой.
А в когти к ней попали вожжи-струнки.
Давно так с ним не обращались.
И никому не требовалось подтвержденья
Готового авторитета и уменья.
В тот миг казалось, он перемещался
К вершинам славы, денег и успеха.
Что он – богема, баловень и бог.
Но женский вызов сделать смог
Из гласа сильного - пустое эхо.
Художник заново, явив покорность,
Сработал на величество харизмы.
Так мастера иллюзий через призму
Насмешек, видят иллюзорность
Парнасов.
Насмешница давила дальше.
Она уже кричала что порвет
Любую бабу, если он посмеет.
И он засомневался.
Нет, не в фальши.
Наоборот, в излишнем реализме.
Скажу, пока с рисунком не готово,
В их отношеньях главенствовало «слово».
Что это значит для визуалиста?
Чтоб чаще видеться с любимым силуэтом,
Пришлось заделаться восторженным поэтом.
Влиять на женщин через уши -
Есть истинное кредо реалиста.
Забросив кисти за белесые холсты,
Художник взялся писывать… стихи.
Зачем на душу купно брать грехи,
Со словом тщиться выбиться на «ты»?
Наш друг дошел до многоточий...
Когда в конце любого предложенья
Невнятность чувствуется положенья.
И точки есть следы от червоточин.
Однажды он узнал, что заболела
Насмешница плохим недугом.
С каким-то тягостным испугом
Действительность над ним довлела.
Художник прибыл к ней в больницу.
У входа в парк, вдали от зданий,
Столбы, свободные от знаний,
Чертили строгую границу.
И, здесь же вверх вилась дорожка.
Стволы мелькали темнотой,
Где неликвидная листва почти
Изжилась наготой.
Лихие пятна желтизны -
Что в бочке дегтя солнца ложка.
Под капюшоном влажной куртки
Художник прятал грустный взгляд.
Когда же выскочил фасад
Не гром затрясся,
Прыснул яд:
Насмешница лежала в
Дурке.
Пересеклись.
Он с идиотским видом
Выслушивал ее неистовый вердикт:
«О, как от соблазнителя смердит.
А все твое презренное либидо»!
Сменила изумление обида,
И вспомнилось из собственного быта:
Пред тем как первый раз уняли «аппетит»,
Анализы он сдал на вич и гепатит.
Болезни детонация смешала мысли!
О, как чудно они легли на новый лист.
Как ни был наш герой речист,
Все помыслы души его закисли.
И будущее рисовалось бесполезным.
Насмешница еще ему шептала,
Чтоб ей он клялся Евой и Адамом
Во искупление греха заняться Храмом.
И расписать его.
Она сама себя святой уже считала.
Мы часто любим сумасшедших.
А если с ними лучше всех?
К тому же, мы не верим, что они больны.
И до сих пор стихи им пишем.
Не ведая, что мозг их,
Может нас уже не помнит
Такими, какие мы им нравились.
Уже нас принимают за убийц.
Убийц их жизни. Семьи и счастья.
Их запястья нам не держать.
Пожары дней осенних его сожгли
И в бабье лето два билета... пропали.
Несчастную в итоге муж увез.
Куда-то в Подмосковье.
Случившееся было – срывом,
Осточертевшим нервным срывом.
И, между прочим, рецидивом.
Там муж, отчаявшись, ее покинул.
Художник же не знал, что подобрать.
Вот от каких переживаний
Рука и не держала больше кисть.
Туда ее вложила снова
Та рыжая Вакханка-Горожанка.
Ну а жена с зелеными глазами
Картину ту порвала.
Такой ворот-круговорот.
Давно мы знаем, что такое музы,
А как назвать существ «наоборот»?
От них порой исходит злоба
И мрачное желанье не творить.
У многих женщин жесткая позиция -
Мужчин исправит только инквизиция.
Хотя подправить может и Минздрав,
Вы сами знаете его серьезный нрав.
На этом бы историю закончить.
Но, уважаемый читатель, я припас
На посошок Вам Coup de grace.
Часть 3. Студентка.
Доподлинно известно вашему слуге,
Кому натурщиком является Художник.
Чьих грез душевных истинный заложник,
По чьей восходит жизненной дуге.
Не буду утомлять дочтившего читателя.
Играться с ним в банальный детектив,
Что с умыслом наводит объектив -
Маэстро вжился в роль преподавателя.
Сомнительным казавшийся на старте,
Проект затем его увлек до вдохновенья.
Смущение стиралось не мгновенье,
Но молодежь творила на азарте.
Художник выделял одну особу.
Шустро в ней было абсолютно всё:
Живая мимика, и тоненькие бедра.
Мелькая (повсеместно), она
В нем вызывала образ Одри.
Как будто, Хепберн
Выбралась из гроба.
Исследуя ее автопортрет,
Он выделил два элемента -
Глаза и декольте.
Что в юном возрасте
Играют роли козыря-разреза.
И, собственно, кевлара-аргумента.
Наивная не бесталанность.
Что он еще отметил?
Прилично девушка фехтует кистью!
Мольберт, что бык в руках тореадора,
Пронзенный шпагой в рамках приговора,
Но не смертельно. Так, чтоб жить!
Учителя она изображает,
То вольной и крылатой птицей,
То скакуном, среди кобыл игривых.
Вдаль развеваются нечёсаные гривы.
Ее либидо всё еще рожает
Конкретные и четкие границы.
Творит девчонка с сильным огорченьем,
Что он принадлежит Зеленоглазой.
К зачету выпишет загадочную вазу
Среди цветов и хрупкого печенья.
Сейчас меж ними безобидные поклоны.
И, как мы помним, есть простой совет:
Не засти свой душевный свет -
С кумира не пиши иконы.
Но есть ли шанс что не напишет?
Эпилог.
Забавного в трагическом навалом.
Тот пепел, что заметен на полотнах,
В эскизе, бывший сердцем благородным,
Образовался под влиянием напалма.
Всё ревность, как в горниле плавит.
Все до одной картины и скульптуры
В повышенной пеклись температуре.
Культуры круг гончарный всё исправит.
Подлепит, объяснит и сбережет.
Все думают, художник часто лжет
Доброжелателям и критикам.
Он будто маскирует гитики.
Но каждая черта и каждый штрих -
Итог сопротивления двоих -
Творца и музы.
Из аркебузы Минздрав
Палит по воробьям.
Художники неизлечимы.
И мы.
………………
Художник оживил портрет жены.
Она склонилась подобрать халат.
Ее глаза уже струили бархат.
Гормоны выжжены.
Разряжены стволы.
Картина новая готова.